Оттепель - [22]

Он попробовал урезонить Лену:

— Когда я мальчишкой был, забегали в загс, как на почту, — сегодня распишутся, завтра берут развод. Теперь на это иначе смотрят. Законы другие… На такое у нас косятся, скажут, как же ты можешь детей воспитывать? Я уж не говорю о себе. Я член партии, стою во главе большого предприятия. Чувства чувствами, но об этом тоже нужно подумать…

Лена молчала.

На следующий день она не возвращалась к разговору. Прошла неделя. Журавлев немного успокоился. Кажется, образумилась, поняла, что есть некоторые нормы… — Он был с нею предупредителен, ни о чем не опрашивал, старался поменьше ее обременять своим присутствием. Кто знает, может быть, обойдется? Ничего страшного не произошло. У меня ответственная работа, мне доверяют, это бесспорно. Любовные истории меня в общем мало интересуют. Я люблю Шурочку, а девочка ко мне не изменится. Хорошо, что не будет скандала. Наверно, во многих семьях такое же безобразие, но люди скрывают, никому неохота выволакивать свое грязное белье. Коротеев правильно ругал писателей: живем, можно сказать, в историческое время, честным людям не до интриг… Коротееву остается только позавидовать — холостяк, не должен переживать таких историй. Он вообще умница, поправки к проекту Брайнина дельные, он учитывает специфику производства, но, конечно, придется все направить в Москву, пускай там решают.

Когда Иван Васильевич окончательно успокоился, Лена объявила:

— Я нашла комнату: временно, до лета, у Федоренко, его послали на курсы усовершенствования. В воскресенье все приберу, а вечером перееду…

Журавлев понял, что ее не переубедить. Ссориться глупо — и без этого тяжело. Лучше не усложнять… Он тихо ответил:

— Делай как знаешь.

Лена перебралась к Федоренко в понедельник. Когда Журавлев пришел вечером домой, ему показалось, что квартира нежилая, хотя вещи были на месте, все аккуратно прибрано. Он ходил из комнаты в комнату, беспокойно разглядывая знакомые ему безделушки. Странно, что Лена ничего не взяла, она очень любила эту шкатулку, я ей из Москвы привез — и оставила… В столовой он вдруг увидел поломанную куклу Шурочки. Забыли, что ли? Иди Лена выбросила?

Он взял в руки куклу и вдруг почувствовал, что нервы не выдерживают: еще минута — и он заплачет. Нехорошо все вышло, очень нехорошо! А я думал, что Лена меня любит. Когда Новый год встречали, сказал Брайнину: «Выпьем за Лену, замечательная жена…» Чужая душа — потемки, это бесспорно. Но как теперь скучно дома, и Шурочки нет, хочется куда-нибудь уйти, выпить…

Пришла работница Груша, принесла чайник, колбасу, сыр. Журавлев поспешно спрятал куклу. Нужно взять себя в руки. Бывает хуже. У Егорова умерла жена, а он работает. Моя жизнь — завод. Соколовский может зубоскалить сколько ему угодно, но в Москве доверяют мне, а не ему. У него вообще подмоченная репутация. Осенью Зайцев говорил, что есть предложение перевести меня в Москву. Что ж, это неплохо. В конечном счете завод — одна из точек, в главке я могу применить мой опыт в союзном масштабе. Конечно, если Зайцев не выдумал. Но зачем ему выдумывать?.. Интересно, что ответят из министерства насчет проекта Брайнина?

Он успокоился, и когда Груша спросила, можно ли убрать со стола, ответил: «Чайник оставь. Я поздно работать буду, — может, пить захочется».

Лена на новом месте рано легла и все-таки чуть было не опоздала в школу. Поспешно одеваясь, она думала: уснула в одиннадцать, а сейчас восемь, и еще спать хочется… Она испытывала страшную усталость, как будто прошла пятьдесят километров или весь день колола дрова.

Как это случилось? Непонятно. Тянула, тянула и вдруг все выложила. Проводила Андрея Ивановича, мы долго искали, где комната Санникова, потом шла домой и даже не думала о том, чтобы сказать… Удивительно!

Она быстро шла, торопилась и вдруг улыбнулась — вспомнила, как Коротеев сказал: «Вы очень молоды, вам не понять…» За это время я успела состариться, потеряла счастье, но не сдалась: поступила, как подсказала совесть. Дмитрий Сергеевич меня не любит, может быть, презирает. Думает, что я хотела навязать ему мои чувства. Но он мне помог издалека, освободил от большой тяжести. Пусть не любит, но когда я о нем думаю, сразу становится легче…

— Леночка!

Это была Вера Григорьевна. Она поджидала Лену у здания школы.

— Я все время волновалась, что с вами, два раза заходила, вас не было дома. Ну, а теперь вы веселая, идете одна и улыбаетесь. Значит, все хорошо…

— Вера Григорьевна, я теперь все время дома сижу. Только адрес у меня другой — я ведь переехала к Федоренко. Это корпус Г. Да вы знаете, где, — мне его жена сказала, что вы ее лечили…

Вера Григорьевна сразу поняла все, ее суровое лицо стало нежным, даже беспомощным. Она начала уговаривать Лену поселиться, пока она не получит комнаты, у нее.

— Так будет куда лучше. Комната большая, можно разделить, мешать мы друг другу не будем, и от школы близко. Я ведь знаю жену Федоренко, ее деньги соблазнили. Вы всегда будете волноваться за Шурочку… А у меня в соседней комнате работница доктора Горохова, хорошая старая женщина, мы с ней сговоримся, она будет смотреть за девочкой, когда вас нет. Сегодня же я вас перетащу…