Отряд под землей и под облаками - [55]

Но когда наступил поздний вечер и стало совсем темно, злость ее улетучилась. Она встревожилась. Все-таки такого еще никогда не случалось! Нейче был порядочный трусишка и не осмелился бы заявиться так поздно. Может, несчастье какое?

И стоило ей подумать об этом, как она уже не сомневалась в том, что с Нейче стряслась беда. Наверное, попал под машину! Это показалось самым вероятным. Он вечно ходит посередине улицы, словно вчера только из деревни приехал. Подобрали его, бедняжечку, залитого кровью, и отвезли в больницу. А может, он уже мертвый и лежит в покойницкой, и ни одна душа не знает, откуда он, несчастный, и как его имя…

Все это она представила себе так живо, что у нее закололо сердце. Она оделась, чтоб идти его искать, не было сил сидеть и ждать неизвестно чего. Слезы закапали из ее глаз…

Вот беда! Каждый день она на него кричала, но при этом по-своему любила. Совсем еще молоденькой девушкой она приехала в город, служила у разных господ, потом вышла замуж. Муж ее был добряк, которого несправедливо было бы назвать запойным пьяницей, однако трезвым его видели редко… Чтобы как-то свести концы с концами, Нута торговала фруктами и овощами. Она пошла навстречу брату и взяла в нахлебники Нейче. Прежде она все вечера проводила в одиночестве — своих детей у нее не было, — и присутствие мальчика скрашивало ее жизнь. Постоянная воркотня была скорее выражением ее любви, чем злобности характера…

Вдруг Нута услышала шаги. Она кинулась к двери, открыла. Но это был весело улыбающийся муж. Он изумился, что жена еще не спит. Ведь было уже за полночь.

— Парня нет дома, — сказала она.

— Ай-ай-ай! Что ты говоришь?

— Боюсь, не случилось ли чего…

— Да ну, что с ним может случиться! А боишься, пойди спроси в полицию.

Нута и сама уже подумывала об этом, хотя идти туда ей не хотелось. Но стрелки часов беспощадно продвигались вперед; заснуть она не могла и после долгих колебаний все-таки решила обратиться в полицию. Она оделась, накинула на плечи шерстяную шаль и вышла на улицу.

Шла она быстро, непрестанно оглядываясь вокруг в надежде увидеть Нейче и кинуться ему навстречу. Но Нейче нигде не было видно. По пустым улицам лишь изредка брели пьяницы, возвращавшиеся домой. Постовой неторопливым шагом мерил брусчатку мостовой.

Двустворчатые двери полицейского участка были не заперты. В щель пробивался свет из передней, где под потолком горела лампа.

— В чем дело? — неприязненно спросил ее дежурный полицейский.

Нута была так растеряна, что не обратила внимания на тихое всхлипывание за дверью справа, словно там кто-то плакал, стискивая зубы от невыносимой боли. Запинаясь, она рассказала, зачем пришла.

— Минутку, — сказал агент, постучал в соседнюю дверь и вошел туда.

Нута плотнее запахнулась в шаль. Ее знобило от дурных предчувствий. Прислушалась. Плач за дверью прекратился, послышались резкие слова. Потом где-то открылась и снова закрылась дверь. Дежурный вышел в приемную.

— Войдите, сударыня! — пригласил он ее.

Она вошла в комнату направо. За столом, с трудом втиснувшись в кресло, сидел Паппагалло. Вид у него был мрачный, глаза сонные. Бастон стоял, прислонившись спиной к стене; камышовый прут, который он до этого держал в руке, он бросил на стол.

— В чем дело? — спросил Паппагалло. — Что случилось? Отвечайте быстро и коротко!

Нута одним духом повторила то, что говорила дежурному.

В мгновение ока Паппагалло преобразился, теперь он был сама любезность.

— В третьем классе, говорите?

— Да, сударь. Я боюсь…

— Бояться нет никаких оснований! — сыпал словами Паппагалло. — С ним ничего не случилось. Мы найдем его. Скажите, сударыня, к нему приходили его школьные товарищи?

— Редко. Двое или трое.

— Кто же это?

— Один маленький в очках, а другой — высокий, вихрастый такой. Этих я лучше всего запомнила…

— А как их зовут, не знаете?

— Ох, сударь, не знаю. Если б я могла думать, что это… Я как-то не поинтересовалась. По виду такие приличные мальчики.

— Да, да, приличные, — ироническим тоном подхватил Паппагалло. — Я их уже знаю. И какие они приличные — тоже.

Он мигнул агенту. Бастон вышел и через минуту вернулся, впихнув в комнату Ерко.

Мальчик был белый как полотно и казался еще более худым, чем раньше. Левое стекло в очках было разбито, под левым глазом синяк, губы распухли. Он поднял испуганные глаза на Нуту.

— Этот? — спросил Паппагалло.

Нута, пораженная видом мальчика, не услышала вопроса.

— Этот мальчишка приходил к вашему племяннику? — резко повторил Паппагалло свой вопрос.

— Да, — ответила она. — Но что он сделал?

Ей не ответили. Бастон увел Ерко.

У Нуты испуганно забегали глаза. Ей вспомнился плач, который она недавно слышала из-за стены. Она ничего не могла понять, но чувствовала, что невольно допустила какую-то оплошность.

— Ой, — всхлипнула она и всплеснула руками, — ведь Нейче не сделал ничего плохого!

— Увидим, — холодно сказал Паппагалло, встал и надел котелок. — Пойдемте. Покажите мне его вещи. И успокойтесь, пожалуйста. У кого совесть чиста, тому нечего бояться.

Нута, шатаясь, почти в беспамятстве, поплелась к двери.

14

Нейче в ту ночь не спал. Чуть задремлет и тут же просыпается. Он сидел, сунув руки под мышки, дрожа от холода. Ему мерещились всякие ужасы.