Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - [2]

Все вчетвером повернули к тому валочку, на котором ветеран уже присаживался в молчании. Лейтенант и бойцы-саперы не отступали от него ни на шаг.

Молчаливое хождение по Могильному переполнило мыслями и впечатлениями каждого. Молодые воины попросили рассказать, что тут было. Слушали, не перебивая, и только когда рассказчик замолкал, спрашивали. Им особенно хотелось знать, как разведчики смогли высидеть под убийственным огнем целый день, отчего возникла такая крепкая вера и надежда на спасение.

Негромкий разговор не нарушил ничем не растревоженную тишину этих мест. С тех пор, как отсюда ушла война, здесь перестали бывать и люди. И на десятилетия прочно поселилось безмолвие.

В этом объявшем округу покое расплодилась живность. По краю поляны бегал зайчишка. То присядет на задние лапы, вытянет шею и посматривает по сторонам, то замрет и уставится на людей, которые сели в его владениях, и глядит долго и пристально.

С коротких подскоков перелетают с места на место куропатки. Им здесь раздолье и благодать.

Вот в такое же тихое сентябрьское утро 1942 года, при удивительной заре, когда солнце только-только поднялось на востоке и первыми лучами позолотило вершины сопок, а небо лазоревой голубизной без единого облачка, загрохотали залпы. Они накрыли разведчиков губительным огнем.

Северному флоту исполнилось пятьдесят лет. По этому поводу в Североморск съехались сотни бывших моряков. И только двенадцать разведчиков из отряда особого назначения встретились на этом торжестве. Они попросили командование помочь побывать на Могильном.

Им выделили довольно мореходное судно, во всяком случае в военную пору в десанты ходили и на более утлых катерочках. Но в пути пришло известие: на море разыгрался шторм, при такой погоде ни подойти к берегу, ни, тем более, высадиться без причалов погода не даст.

Ошвартовались в одной из бухт невдалеке от выхода из Кольского залива. Место знакомое, посещавшееся в военные годы разведчиками не однажды. Тут член Военного совета дивизионный комиссар Николаев вручал ордена после похода на Могильный. Тут новое поколение моряков воздвигло своими руками скромный монумент в честь отряда.

Пока ждали «добро» на переход в Мотовский залив, собрались в кают-компании судна.

Разговорились о былом.

— Помнишь, Витя, — по давней привычке обратился к Леонову Павел Барышев, — как Агафонов умотал ночью куда-то в сторону?

— Он ведь выбрался, нашел нас, хоть упер в темноте в сопки один.

— Да, ему бы надо было навестить Могильный. Почему его нет здесь?

— Семена приняла к себе навсегда земля Евпатории.

Тут, у конца губы Мотки, боев не было, только рвались снаряды, прилетавшие с другого берега залива, да страдали и умирали раненые, которых морем переправляли на Большую землю.

Война почти неумолчно грохотала поодаль от этого места. На перешейке со Среднего на материк, на Мустатунтури, она гремела залпами батарей в Большой Волоковой, вырывалась в море от причалов в Пумманках. На сопки Рыбачьего, на болота и низины в Эйне и в Озерках то и дело обрушивались бомбы и рвались тяжелые снаряды. Воевал Рыбачий, не знал покоя Средний, но самое долгое сражение шло три года на шестикилометровом перешейке от губы Кутовой до Малой Волоковой. Это место называется Мустатунтури. Немецкие авторы, немало написавшие о войне в Заполярье, окрестили его хребтом, видимым из Западной Европы. Проехать в те места почти невозможно, не сохранились даже фронтовые дороги, по которым месили глину и торф люди да солдаты толкали застревающие на каждом шагу машины. Не только экскурсанту, но и ветерану едва ли удалось бы добраться до Мустатунтури.

Оттого-то, пожалуй, лучшего места, чем Озерки, для монумента не сыскать. К нему разведчики возложили цветы и гирлянды из зеленого хвойного лапника.

— Многое мы тогда не знали, не предвидели ходов немецкого командования. А оно, оказывается, догадывалось о возможной крупной набеговой высадке. Считало, пусть русские нахлынут на укрепления, тут их и умыть кровью (позже Леонову попали документы о вражеских планах). Поэтому и не мешало десантникам втянуться в глубь материка.

— А руководил отражением набега командующий артиллерией горного корпуса генерал-лейтенант Росси, — продолжал Леонов.

— Немцы засыпали нас тяжелыми снарядами, как молотом по голове. — Барышев и через столько лет не забыл, как возле горстки разведчиков рвались увесистые фугасы, летевшие от Титовки.

— Мало было немецких, так еще наши с Рыбачьего не поскупились, выкинули всю норму, какую им отпустило командование. — Никандров вспоминал, как пришлось уходить с Могильного под разрывами своих снарядов.

— Если бы тот запас при хорошей корректировке бросить на Могильный, нам бы осталось только подмести там да собрать трофеи. — Леонов теперь по-другому глядел на замысел операции.

— А без такого обстрела соваться на мыс безнадежно, на узком перешейке они покосили бы всех. Никто бы вперед не прорвался, да и назад не вышел. — Никандров еще с первой военной осени помнил, сколь удобен для обороны самый мысок Могильного.

— Хорошо бы поставить там гранитный столб с именами погибших, чтобы высился как маяк для судов и кораблей, — мечтал Барышев.