Отряд ликвидации - [24]

— Так значит это ментальное, а не физическое, — говорит Строниберг, скорее для себя, чем для меня или техножреца. Он все еще не смотрит мне в глаза, вместо этого изучает кучу бумаг, прикрепленных к изножью постели. Мой мозг начинает работать, когда ко мне возвращается разум. Какого черта я лежу тут беспомощный как младенец? Что за дерьмо со мной приключилось? Что имеет в виду Строниберг — "ментальное, а не физическое"? Я схватил дозу какого-то излучения? Меня всего лишь немного потряхивало, и кружилась голова, ничего серьезного. Я собираюсь спросить его, какого фрага тут происходит, но получается всего лишь бессмысленное бормотание сквозь зубы.

Хотя это привлекает его внимание, и он становится слева от меня.

— Не нужно пытаться говорить, Кейдж, — по-доброму увещевает он, — ради твоей собственной безопасности тебя привязали. Ну и ради нашей. Ты на самом деле отличный боец.

Моргаю один раз. Да, я такой.

— Никто на борту полностью не понимает, что произошло с тобой. На борту корабля нет никого, кто бы обладал углубленными знаниями о безумии, — продолжает он, разворачивается и подтягивает к себе стул, прежде чем усесться. Я едва вижу его уголком глаза.

— Ты подвергся воздействию какого-то боевого газа, ведущего к саморазрушению. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кейдж?

Не моргаю. Для меня его слова словно мерзкая речь орка. Нихрена не понимаю. Секунду он кусает губу, явно раздумывает, подбирает слова.

— Хорошо, начну с самого простого, — со вздохом говорит он, — ты безумен, Кейдж.

Я пытаюсь рассмеяться, но челюсть и горло прижаты так, что вместо этого я кашляю. Когда оправляюсь, злобно хмурюсь Стронибергу.

— Годы упорных сражений позволили опасному количеству различных нехороших испарений накопиться в определенных частях твоего мозга, затрагивающих твое ментальное состояние, — продолжает объяснять он, терпеливо и медленно, — в тренировочном ангаре что-то послужило толчком, чтобы часть этих испарений попало в организм, это и начало разрушать твою трезвость ума, сознание и самосохранение. Ты понимаешь, о чем я?

Не моргаю. Я никогда особо не разбирался в медицине, и все эти безумные разговоры о каких-то испарениях, жрущих мой мозг, для меня звучат как дерьмо грокса. Я говорю о том, что ощущал, как мои мозги плавились.

— Твои симптомы в тренировочном ангаре говорят о серьезном боевом психозе, отсюда и твоя попытка самоубийства, — говорит он мне.

Попытка самоубийства? О чем он, мать его, говорит? Да я никогда даже не думал лишать себя жизни, ни разу за все эти длинные месяцы и годы сражений и одиночества в камере. Самоубийство для слабаков, для тех, кто ничего не значит. Я никогда не убью себя! Император, да за кого солдата он меня держит?

— Ты пытался перерезать себе горло, — подтверждает он, видя неверие в моих глазах, — к счастью, сводящие с ума испарения так же затронули твою способность контролировать мышцы, именно поэтому ты всего лишь располосовал себе челюсть. Ты разрезал сухожилие, вот почему нам пришлось зажать твою челюсть, пока мышцы снова не срастутся.

Возникает вспышка воспоминания, ощущение металлического привкуса крови во рту во время приступа. Я сжимаю зубы.

— Я думаю, мы остановили процесс, пока твой мозг не был слишком сильно поврежден, и биологис Алантракс, — он показывает в сторону другого человека, который все еще бесстрастно взирает на меня, словно на какой-то интересный экземпляр, — смог провести операцию и высвободить отравляющие вещества, пока они не убили тебя.

Операция? Что во имя Императора этот демон крови сделал со мной? Я полагаю, что выражение моего лица отразило то, о чем я думал, так как Строниберг положил ладонь на мою руку, полагаю, пытаясь успокоить меня. Я раздраженно щелкаю пальцами, одной из немногих частей тела, коими я еще на самом деле мог шевелить.

— Это довольно стандартная процедура, хотя не совсем общепринятая, — он пытается уверить меня, — биологис Алантракс раньше несколько раз проделывал такое, и практически пятьдесят процентов пациентов полностью восстанавливались. Просто на некоторое время у тебя сняли часть черепа, сделали разрез в затронутых областях, чтобы убрать отравляющее вещество и затем прирастили кость обратно.

"Ты воткнул нож мне в голову!" — хотелось закричать мне. Ради Императора, ты, ублюдок, воткнул мне нож в голову! Да я скорее бы выбрал безумие, чем позволить этим пилам по кости раскромсать меня на кусочки. Я пытаюсь подняться, но путы совершенно не позволяют двигаться. Лицо резко заболело, я сжимаю зубы и рычу на Строниберга. Да прокляни их Император, я не для того спустился в ад вместе с Полковником и вернулся обратно, чтобы сдохнуть на операционном столе под скальпелем зазнавшегося техножреца, у которого намного большего общего с инструментом, чем с человеком.

Как Полковник мог позволить им сотворить такое со мной? Он ведь не мог поверить в эту путаную ерунду. О чем, черт его побери, он думал, позволяя положить меня под нож? Матерь Долана, да я видел, как гораздо больше бойцов подохло от рук этих кретинов, чем от пуль и клинков. Я видел, как мужчины умирали в агонии от гниения ран, нанесенных им этими кровавыми мясниками-садистами.