Отрубленная голова - [20]

— Доктор Кляйн? — обратился я к ней. Она повернулась и уставилась на меня. Явно гадала, кто я такой.

— Я Мартин Линч-Гиббон, — представился я. — Мы виделись раньше, хотя вы, наверное, забыли. Палмер попросил меня встретить вас. Можно взять что-нибудь из ваших вещей?

Я обратил внимание, что она нагружена массой маленьких свертков. Это придавало ей сходство со среднеевропейской домохозяйкой. Когда она заговорила, я ожидал, что услышу сильный немецкий акцент, и был приятно поражен ее чистой и интеллигентной английской речью. Я забыл, какой у нее голос.

— Где мой брат? — спросила она.

— Дома. Он простудился. Ничего серьезного. Я вас мигом к нему отвезу. Машина стоит здесь, неподалеку. Позвольте мне это взять.

Я забрал у нее самый большой пакет. Освободившись от него, доктор Кляйн окинула меня пронзительным взглядом. При странной игре света я заметил в ее узких черных глазах, окруженных красноватыми тенями, что-то восточное, типичное для многих евреек. В этом сверкающем взоре было также что-то животное и отталкивающее.

— Неожиданная любезность с вашей стороны, мистер Линч-Гиббон, — проговорила она.

Мне потребовалось время, чтобы оценить иронию этого краткого замечания. Ее слова не на шутку удивили меня, удивило и то, как больно они меня задели. До меня дошло, что это первое суждение постороннего человека с тех пор, как я вполне официально сделался рогоносцем. Поняв суть ее слов, я разозлился и обнаружил, что на мгновение позволил себе предстать в весьма невыгодном свете. Действительно, это кому угодно покажется странным — сломя голову мчаться по поручению Палмера. Мы молча проследовали к машине сквозь окутанную туманом и несколько истеричную толпу встречающих и уезжающих, а также тех, чьи поезда бесследно исчезли.

На улице туман был таким же густым, и мне понадобилось время, чтобы отыскать свою машину. Прожекторы растерянно шарили световыми полосками, но их лучи не проникали во тьму. Мы неторопливо двигались по Чипсайд. Желая прервать затянувшееся молчание, я спросил:

— В Кембридже такой же туман?

— Нет, там нет тумана.

— Ваш поезд прибыл точно по расписанию. Мы думали, он опоздает.

Она что-то невнятно пробурчала в ответ. Мне безразлично, что она обо мне думает, сказал я себе. Туман покрывал нас плотными волнами, и было чрезвычайно трудно разглядеть, идет ли кто-нибудь по дороге. Люди припарковывали свои машины то там, то тут около тротуара. На дороге оказалось слишком много препятствий, чтобы свернуть влево, а справа фары приближающихся машин становились видимыми лишь в последнюю секунду, вырываясь из кромешной мглы. Честно признаюсь, ехать не сворачивая, по узкой полосе, вовремя замечать свет движущихся фар, не пытаясь увильнуть как сумасшедший, когда спереди надвигается тьма, — это искусство, и оно требует предельной собранности и внимания. Я пригнулся к рулю и почти соприкоснулся лбом с ветровым стеклом, с которого дворники стирали массу мокрой грязи, быстро двигаясь взад-вперед. Я с каким-то странным возбуждением ожидал, что мы вот-вот во что-нибудь врежемся. Воодушевленный этим чувством, я вдруг спросил свою спутницу:

— Доктор Кляйн, что вы думаете о последнем подвиге Палмера?

Она резко повернулась ко мне, и пола ее пальто скользнула вдоль моей руки, лежавшей на рычаге сцепления. Не успела она ответить, как на расстоянии фута справа от меня появился огромный грузовик. Я должен был передвинуться на середину дороги. Отчаянно притормозив, я свернул, проехав в дюйме от грузовика.

— Простите, — сказал я.

Она опять отвернулась и подобрала полы пальто, сев поудобнее. Мое извинение могло относиться и к тому и к другому.

Я повернул на юг, решив, что это Шефтсбери-авеню. Ветровое стекло сделалось непроницаемым и подмерзло. Я распахнул окно рядом с собой, и в машину ворвались струи холодного спертого воздуха. У меня потекло из носу.

— Вас не затруднит открыть ваше окно и понаблюдать за той стороной дороги? — попросил я Гонорию.

Она молча открыла окно, и так мы проехали несколько миль, глядя в разные стороны. Тело Гонории Кляйн тряслось около меня, словно какой-то безголовый куль, и я снова ощутил, как жесткая ткань ее пальто скользнула по моей руке. Большие оранжевые фонари у Гайд-парк-корнер обозначили нам путь к Найтсбриджу, и при их свете я бросил беглый взгляд на мою спутницу. Но увидел лишь ее ссутулившиеся плечи. Затем передо мной мелькнула нога в туфле на толстой каучуковой подошве, пухлая изогнутая икра в плотных коричнево-белых вязаных чулках, пересеченных темным швом. Я опять посмотрел на дорогу и попытался переключить свое внимание. Извилистый шов неожиданно напомнил мне, что я имею дело с женщиной.

Когда мы добрались до Пелхам-крессент, туман немного рассеялся. Я открыл массивную, тугую входную дверь, которая у Палмера никогда не запиралась, и пропустил доктора Кляйн вперед. Я ощущал себя связанным с ней, потому что мы вместе подверглись тяжкому испытанию. В холле было тепло, его устилали толстые ковры, и после уличной слякоти здесь приятно пахло полированным деревом и новыми тканями. Я с удовольствием отдышался и помедлил, пока она снимала пальто. Я заметил над ее головой огромный, украшенный кисточкой меч самураев, который Палмер почему-то решил подвесить над маленькой шифоньеркой. Когда-то она очень нравилась нам с Антонией.