Отрицательный отбор - [9]

* * *

В Ленинграде (его переименовали в Питер только через полгода) мне встретилась всё та же советская гопота, только позолоченная, как старинный сусальный пряник. Я им пытался втюхать мысль, что россияне это угро-финны, а не русские, а им хоть кол на голове теши. Ведь именно с финнов жила местная фарца. А на хохлов с бульбашами им было просто наплевать, а уж на пшеков тем более. Никакого уважения к представителям высшей расы чистых по крови арийцев.

Какие-то липовые эстонцы, а скорей всего русаки из Нарвы, втянули меня в угасающий бизнес фарцовщиков. Эти жулики делали свой гешефт на обмене у финских туристов дешевых шмоток на русскую водку. Эти джинсы, рубашки с металлическими пуговичками и майки с английскими матерными надписями в русской глубинке шли за бешеные деньги у любителей западной экзотики. А таковой, снова напомню, была вся советская молодёжь.

Моя задача была круглые сутки напролёт пить с финскими туристами, а мои подельники разводили их невыгодный шмоточно-водочный обмен. Менты терпимо относились к пьяным финнам, но отсекали от их компании русских приставал. Вот тут-то и помогла мне не совсем арийская внешность. Меня, похоже, менты не различали с финнами. Круглая белобрысая курносая рожа с белыми бровями и ресницами -- лучшей маскировки не придумаешь. Я валялся пьяный в обнимку с пьяными же финнами на лужайке посреди пустых бутылок, и никто из блюстителей порядка ко мне не приставал. Валяться в доску пьяным -- привилегия финна в Питере, потому как дома у них был тогда полусухой закон. Я помогал грузить пьяных финнов в невиданные тогда у нас автобусы-аквариумы. Затаскивал в багажник их рюкзаки, набитые медицинскими грелками с водкой. Провожал до самой границы и выходил из автобуса, на прощание махнув рукой.

* * *

И вот тогда выпал нежданно-негаданно выигрышный билет. Очнулся я из пьяного угара от нестерпимой боли -- нога попала в металлическую перекладину, которая ограждала ступеньки автобуса, а какой-то мужик тащил меня наружу, ругаясь не по-нашенски. Из всех его слов я понял только "стоп" и "сити". Поднапрягшись, вспомнил английские слова и спросил:

-- Уот сити?

-- Осло, -- сплюнул водила и швырнул меня на брусчатку. -- Алкохейкки рюсся.

Я сел на мостовую и огляделся. Автобус отъехал. Я остался сидеть на мокрой от дождя мостовой. Какой-то старик катил мимо тележку на велосипедных колёсах.

-- Суоменруотсалайнен? -- спросил меня этот мужичок с изломанным и вмятым носом. Забавно, что оба уха его были продырявлены, словно когда-то его собаками травили.

-- Я не из Суоми!

-- Похоше, влип ты-ы, рюсся.

-- А ты кто?

-- Я эт-то... как эт-тооо... Я выпивоха и всё тут. Тебе тут нельзя валяться. Норвеги -- НАТО. Топай со мной. Есть местечко. Там запрятка надёжна будет.

Старик катил тележку с собачьим дерьмом и дохлыми крысами. Наверное, есть у них такая служба -- собачью заразу всякую собирать.

-- Берись за телешку, а то полицай зырит. Пусть тумает, мы с тобой на пару вкалываем.

-- Не понимаю, как я сюда попал.

-- Пьяный тур Хельсинки -- Питер?

-- Ага. Я провожал друга.

-- Бывало не раз. Я помогу, рюсся.

-- У меня голяк на кармане.

-- Меня тут не любят, тебя не любят. Похоше, мы с топой грипы из одной корзинки.

* * *

Старик завёл меня в каморку под лестничным пролётом в подъезде старого дома.

-- Вот мы дома. Вода есть, туалет -- параша. Руки мой, я тебя покормлю, рюсся.

-- Тут воняет как-то не по-нашенски.

-- Рядом рыбный рынок.

-- Тут сыро и зябко. И снег какой-то липкий, как блевотина младенца.

-- Море рядом.

Бутерброды с жареной селёдкой я глотал, не разжёвывая. А водка была похожа на одеколон.

-- Это не водка, это дешевый джин. Токументы не украли?

-- Все при мне. Меня зовут...

-- Не надо. Не хочу знать про тебя, а ты называй меня Ахто Леви. Я не настоящий Ахто Леви, но так я записался в документах у норвегов. Они тут не знают про Ахто Леви. Норге -- страна великих писателей и композиторов, а они их не читают и слушают только африканский стук и бу-ба-бух вместо музыки.

-- А я не слышал про такого писателя.

-- Это старый русский писатель. Я его фанат. Он мне жизнь спас. Как спас -- никому не скажу, только тебе. Я кашдый вечер перед сном пою сальми для него.

-- Псалмы?

-- Да, молитвы. Я ведь не суомалайнен, не ээстилайнен, а православный карел. Люблю русских, как любил настоящий Ахто Леви. Пишу русский хорошо, но говорю плохо. Как всё сейчас плохо.

-- Да, времена поменялись. Жизнь поменялась.

-- Похоше... Ты ведь проснулся после пьянки в другой стране.

-- Да, в Норвегии.

-- Нет, ты проснулся без родины.

-- Меня лишили советского гражданства?

-- Уже нет большой Советской России.

-- А куда делась?

-- Похоронили в лесу.

-- Каком лесу?

-- Беловешская пушша.

-- А что от СССР осталось?

-- Точно не скажу, но пока большой бардак у вас -- это точно.

-- Война?

-- Нет, просто демократия и вольница.

-- Хреново.

-- Не отшень-то. Пока бардак, ты успеешь вывернуться от полицаев и домой вернуться.

-- Это на какие шиши?

-- У меня машина. Довезу тебя до пограничного перехода Ваанамаа Тулли или по-русски Болотовка под Выборгом. Здание старое, слеплено в один корпус, чтоб теплее было. Там одна хитрая штучка придумана. Называется карман или пандус. Туда поломоечные машины скатывают, швабры уборшицы кидают. Это советская территория, но находится как бы в Финке. Запутанные коридоры и дурные турникеты, на лабиринт похоше.