Отречение от благоразумья - [28]

— Еще говорят, будто Ди приехал, — припомнил я услышанную в кабаке свежайшую сплетню.

— Магистр Джон Ди? — переспросил Мак-Дафф и озадаченно прищурился. — Придворный маг и астролог покойной королевы Элизабет Тюдор? Что ему понадобилось в Праге? Точно говорю, этом году сюда словно собралась вся нечисть мира. Клянусь кровью Христовой! Наводит на нехорошие размышления...

— Не знаю, — честно признался я. — Просто на Златой уличке видели господина магистра расхаживающим под ручку с любимой ученицей Джейн Келли. Той самой, которая вроде как умеет разговаривать с духами и потусторонними силами. А при них ошивался небезызвестный мэтр Ла Гранж, который на каждом перекрестке трезвонит, будто не сегодня-завтра докопается до секрета создания философского камня, начнет воскрешать мертвых, изготовлять золото возами и гулять по воде, аки посуху...

— Райан, не ерничайте, — остановил мое словоизвержение отец Алистер. — Скажите лучше, как обстоят ваши дела с панной Домбровской?

— Почти что никак, — я пожал плечами и скорчил унылую физиономию. — Поначалу госпожа Маргарита производит ошибочное впечатление крайне взбалмошной и экзальтированной особы, но, если приглядеться... Ей что-то известно, возле нее крутится этот юнец, Жегота, она неплохо знакома с фон Штекельбергом и сочувствует ему... Кстати, святой отец, крайне удивительно, что из Парижа еще не примчался отец Густав с оравой закованных в железо швейцарцев. Арестовывать всю эту теплую компанию — Мартиница, Штекельберга, алхимика Никса и прочих. У нас половина архива забита доносами, где они поминаются через слово!

— Не время, — покачал лысеющей головой Мак-Дафф. — Кроме того, Мартиниц — имперский наместник. Мы пока не можем его тронуть. Вот если бы... — он замолчал, глядя на гаснущее пламя камина, а я терпеливо ждал, когда святой отец изволит огласить вслух свои замыслы. — Вот, пожалуй, что мы сделаем. Постарайтесь в ближайшее же время убедить панну Домбровску, что ее дружку Станиславу угрожает серьезнейшая опасность, и что черные доминиканские вороны примериваются к его бесталанной головушке. Единственный способ спасения — свалить все грехи на Мартиница. Пусть напишет обо всем — о бдениях в имении Никса, о чернокнижии, о чем только в голову придет. Главное, чтобы от души. И еще... — смиренный доминиканец ухмыльнулся так, что мне стало не по себе. — Пусть прекрасная панна намекнет кому следует, что для его патрона было бы весьма неплохо написать аналогичный опус, посвященный недостаткам господина секретаря.

— Гм, — глубокомысленно сказал я. — И что с того?

— Посмотрим, как они себя поведут и что сделает мадемуазель Домбровска. Напишут — хорошо, подошьем в дело, отлично сойдет для дознания. Не напишут — прихватим наших ангелочков на недоносительстве, а панну Маргарет — на укрывательстве. Займитесь, вам такие дела неплохо удаются. Женщины легко поддаются на угрозы, особенно если угрожают не им.

— Но... — отважился заикнуться я. — Если она мне не поверит?

— Значит, заставьте поверить, — слегка раздраженно отмахнулся Мак-Дафф. — Вам за что жалованье платят? Чтобы вы расхаживали тут по уши в болонских кружевах, напропалую куртизи... простите, куртуазировали пражских дам и ровным счетом ничего не делали? Так, что меня еще интересует... Вам доводилось слышать что-нибудь про этого самого демона Леонарда? Я имею в виду не то, что говорится в трудах по демонологии, а о чем болтают в трактирах.

— На основе того немного, что до меня долетело, я бы рискнул сравнить это создание не со злобным демоном, а, скорее, с заблудившимся во времени и мире языческим божком, — слегка рассеянно начал я. — С кем-то вроде Мома, бога насмешки, которого еще называли «Правдивой ложью». Мом давал мудрые советы, но следовавшие им всегда попадали не в лучшие ситуации, потому что в его советах всегда крылась подвох. А может, «Леонард» — очередная новорожденная легенда Праги? Сказка и слух?..

— Ладно, — перебил меня отче Алистер. — С демоном, кем бы он ни был, мы разберемся попозже. Что вам есть поведать мне плохого и хорошего о господине венецианском после делла Мирандола?

— Молод, невероятно богат, умен, образован, меценатствует направо и налево, особенно жалуя театр «Таборвиль» — это известно всем, — отчеканил я. — Однако при столь незаурядных качествах не обременен большим кругом друзей и знакомых. Чаще всего его видят в обществе кардинала Маласпины и некоего молодого барона Орсини, состоящего при венецианском посольстве. Женское окружение — девицы Фраскати. Андреола, не столь уж безутешная вдова фон Клая, и ее сестра Лючия. Однако в это благостное содружество совершенно не укладывается некая Либуше Кураже, пражская мещаночка, частенько бывающая в гостях на посольском подворье. Особа эта, надо признать, весьма мила собой, говорлива и искушена в жизненных трудностях. Ходит слух, что какое-то время она, прикинувшись мальчиком, прослужила в денщиках у некоего австрийского или немецкого генерала...

— Церковь запрещает женщинам носить мужскую одежду, — машинально заметил мой патрон. — Дальше?

— Имеется дополнительная странность — сеньор Мирандола почти никогда не показывается на людях, а при необходимости отдачи визитов носит маску, мило извиняясь и говоря, что недавно неудачно упал с лошади, а посему созерцание его помятой физиономии безмерно пугает окружающих. Возможно, это всего лишь невольная дань моде на создание вокруг своей персоны романтическо-загадочного ореола, но вдруг... Делла Мирандола заступил на должность посла около шести или семи месяцев назад, и до сих пор никто не может похвастаться, что в точности опишет внешность сего господина. Портретисты Малой Страны слегка удивлены — такой человек, как посол Венеции, обязательно должен был наведаться в их мастерские, однако там его до настоящего времени не встречали.