Отраженная угроза - [76]

– Всё рисуешь? – спросил его Сенин.

– Хочу, пока есть время, закончить последний камень.

– Последний… – хмыкнул Сенин.

Биолог почти не выходил из палатки и вообще двигался крайне мало. Иногда он замирал, забывался, и Сенин видел на его лице следы какой-то непереносимой муки, словно ядовитая кислота разъедала ему внутренности.

Впрочем, это была не кислота, а скорее всего совесть. Ему было с чего мучиться.

Потом он перестал открывать ящик с камнями. Просто лежал на боку, скорчившись, как зародыш, и молчал.

Он не спал, он просто неподвижно лежал с открытыми глазами. Сенин поражался, как можно столько терзать себя. Не проще ли сразу голову в петлю?

Там, в поселении, пока у него было жизненно важное дело, биолог ночей не спал. А стоило лишиться дела – тут же свалился.

Однажды вечером они оба были в палатке. Они не разговаривали, а просто смотрели на свет лампы, думая о своем. Сенин заметил, что у биолога на шее в несколько слоев намотана какая-то тряпка наподобие шарфа.

– Ты чего так замотался? – спросил он. – Горло, что ли, болит?

– Нет, просто холодно, – безразлично ответил Валенски.

– Разве? – удивился Сенин.

В их палатке было тепло и хорошо, особенно сейчас, когда снаружи царствовала угрюмая ледяная ночь.

Ночью Сенин проснулся, ему захотелось пить. Он включил лампу вполнакала и вдруг увидел, что тряпка-шарф у Валенски размоталась. В слабом свете была видна тонкая шея биолога с выпирающим кадыком.

А на шее – зловещие розовые пятна.

– Какого черта? – пробормотал ошалевший Сенин. Валенски тут же открыл глаза, словно и не спал вовсе.

Торопливо поправил свой шарфик, но, конечно, было уже поздно.

– Валенски, как это понимать? – Сенин не верил своим глазам. – Ты что, тоже подхватил эту заразу?!

– Тоже, – кивнул биолог. Его голос, как и лицо, был совершенно безразличным. – Но ты не бойся. Тебе она по-прежнему ничем не грозит.

– И что это значит? Объясни!

– А как ты думаешь?

– Ты испытал на себе вакцину? Или что? Я ничего не понимаю!

– Подумай.

Сенин замолчал. Он молчал так долго, что биолог понял – ему всё ясно. Только тогда он начал говорить.

– Я подражатель. Извини, что раньше не сказал. Я не мог.

– Ничего не понимаю… Когда ты это узнал?

– Еще там, на Тау Сфинкса. Я и свою кровь тоже прогнал через сепаратор, сразу же. Просто так, для чистоты эксперимента. А оказалось – вот. Два-два-девять-восемь, помнишь?

– К черту эксперименты, Валенски! Ты не можешь быть двойником, ты же сам мне говорил, что измененный, что грибница ничего не может тебе сделать.

– Она всё-таки смогла. Она меня сделала. Научилась. Анализы не врут, поверь, Ганимед. Да еще и этот лишай… Всё сходится.

– Нет, подожди – Сенин отчаянно затряс головой. – Ты говорил, что подражатель никогда не пойдет против грибницы. А сам что сделал?

– Она не смогла меня поработить. – Валенски слабо улыбнулся, кажется, впервые за эти дни. – Я всё-таки измененный. Она не сделала меня своим семенем. И даже этот лишай: другой человек на моем месте давно бы уже разговаривал с богом. Я ведь давно заразился, скорее всего, еще на Тау Сфинкса, когда создавал биоцид. Но я не такой, как все они.

– Ну, всё, – обреченно проговорил Сенин. – Только этого нам не хватало.

– Не надо ничего говорить. Ложись спать.

– Ты думаешь, я смогу сегодня уснуть?

– А ты усни. И я посплю.

– Нет, ты подожди. Эта ваша вакцина – это реально?

– Реально.

– Когда она будет готова? Я проберусь в поселение и принесу тебе хоть целую бочку. Только скажи.

– Не надо так волноваться. Я надеюсь, что продержусь еще дней пять. А там и спасатели появятся. И не надо будет никуда пробираться. Не думай, – он попытался рассмеяться, – что я собираюсь здесь умереть.

Но Валенски не продержался пять дней. Он не продержался и трех. На следующий день он выронил банку с едой – пальцы перестали его слушаться. Еще через день Сенин проснулся рядом с покойником.

Валенски чувствовал приближение смерти. Накануне он неожиданно сказал: «Камни теперь твои. С полным правом».

– Что? – Сенин сначала не понял даже, про какие камни тот говорит.

– Если что случится, обязательно меня сожги, – продолжал Валенски. Ему было тяжело говорить, Сенин с трудом разбирал слова. – Носи с собой биоцидовые баллончики. Если увязнешь в колючках – не дергайся, просто обрызгай их и подожди.

– Какие колючки, какие баллончики? – рассердился Сенин. – Хватит чушь пороть.

Но это была не чушь. Ночью Валенски тихо умер.

Сенин оттащил его на полсотни шагов от лагеря, нашел просторную поляну, выдолбил в земле продолговатую яму и положил тело туда. Затем навалил сверху большую груду сучьев, облил их топливом из джипа, бросил горящую ветку. Всё это он делал как-то механически, ничего не чувствуя. Всё происходило как будто с кем-то другим. И до самого вечера он бродил между деревьями, всё еще не осознавая, что произошло.

На следующее утро Сенин проснулся и спросил: «Завтракать будешь?»

И только тогда он понял, что ему никто не ответит, Что теперь он здесь совершенно один. Лишь в этот момент его сердце сжалось, как и полагается, а в горле вырос огромный сухой комок.

Он побежал на ту поляну, где темнело большое горелое пятно, ему казалось, что он что-то недоговорил, что-то не сделал для этого человека, и хотелось сделать хоть что-нибудь – может быть, насыпать холмик и поставить деревянный крест или камень.