Отпуск на Земле - [10]

Он не заметил, как свернул в сторону и оказался в чаще омытых дождем, алмазно сверкающих мириадами капель кустов.

- Эх вы, дураки неученые! - услышал он тонкий голосок Ильки и тихонько раздвинул ветки.

Трое в коротких штанишках, один из них Илька в своей шикарной майке, склонились, голова к голове, что-то сосредоточенно разглядывая в траве.

- Почему "дураки"? - оскорбился рыжий лохматый малыш. - Дураки - это которые не хотят учиться. А мы хотим. Может, мы просто ошибаемся?

- Ну, ладно, - сменил Илька гнев на милость. - Не дураки, а просто несмышленыши еще... Да какая же эта гадюка?! Это ж просто червяк такой, называется - "дождевой".

Чудовищный червь, толщиной и цветом напоминающий сосиску, тщетно пытался уйти в землю, избавиться от назойливого прутика, которым теребил его рыжий мальчуган.

- Да ты весь мокрый, Илька! - испугался Гиги. - И тапки у тебя насквозь промокли. А ну пошли!

Он потащил за собой мальчика, крикнув тем двоим:

- Ну-ка и вы марш переодеваться!

"...Это - тоже Земля, несуразная и невыразимо притягательная, путающаяся в противоречиях, не планета, а какой-то гигантский клубок парадоксов в лапках чудовищного игривого котенка! Буря ломала деревья, ливень соучастник, пособник разрушения - подмывал под ними корни... Но он же породил на свет этого червя-великана, вдохнул новые жизненные силы в эту... как ее? - "Куннингамию ланцетную", так что даже ее колючки, давно потускневшие, похожие на гномов-ворчунов, вот-вот оживут и вновь зазеленеют... А как сладко и мощно пахнут упрямо не поддающиеся осени поздние розы!"

Рядом, задрав на уровне его пояса встрепанную белокурую голову, недоумевающе-ворчливо захныкал Илька:

- Почему мы стали и стоим? То сами ругались:

"Скорее, скорее, Илька! Ты мокрый, как тряпка, хоть выжимай!" - довольно удачно передразнил он, - А теперь вот стали и стоим...

Выскочила из комнаты фельдшерица Тина Ардзинба, встревоженно разбрасывая слова:

- Господи ты, боже мой! Он ведь насквозь промок! Он ведь простудится... Я же говорю: кому дети ни к чему... - мстительно добавила она и потащила малыша сушиться.

Илька в самом деле заболел. У него начался сильный жар, его лихорадило. Вызванный из города молодой врач заставил мальчика выпить три разные таблетки и уехал, сказав:

- Лучше пока не трогать... Пусть поспит - я ему дал снотворного. Да и ничего страшного нет. Если понадоблюсь - звоните.

Он оставил на всякий случай номер телефона товарища, который праздновал в тот день свою свадьбу.

Молодой врач ошибся. Илька проспал беспокойным сном часа три. В середине дня он открыл воспаленные глаза, невидяще оглядел фельдшерицу, мать, которая с утра ездила в город за покупками и, только что вернувшись, сидела на краю постели, сжимая в кулачки побелевшие красивые пальцы; отец ходил за дверью по широкому балкону, прикуривая одну сигарету от другой... Илька огляделся и никого не узнал.

Ближе к вечеру у него начался бред.

- Лапа! Ну, Лап же... - бормотал он, тихонько хрипя. - Ты куда? Ты почему?.. Душно ведь. Ой, Лап, слезай, пожалуйста... Горло, здесь ведь горло... Ты мне дышать не даешь, Лапа! Ты слезай, пожалуйста... Скажите ему, дядя Гиги! Он душит... как эта... глициния...

- Ах, и все возня с собакой! Все беготня и дурацкие разговоры со взрослыми! Ведь меня предупреждали... - всплеснула руками красивая Илькина мать.

- Вы бы лучше помолчали... - с нескрываемой враждебностью оборвала фельдшерица.

Женщина послушно замолкла, комкая, принялась поочередно прикладывать платочек к глазам.

Вызвали врача. Он приехал недовольный - вполне естественное состояние для человека, которого оторвали от праздничного стола; однако, осмотрев мальчика, измерив температуру, выслушав взволнованный, но толковый рассказ фельдшерицы, сделался очень серьезным.

-...Кипарис поверил глицинии! - плакал Илька. - И он теперь мертвый... он умер... Дураки вы, мальчишки! Какая это гадюка? Я на будущий год в школу уже... А вы - несмышленыши!...Добрый старик вырастил большой парк, красивый... Ой, мамочка! - тихо вскрикнул он. - Больно...

- Сынок, родной мой! - Мать порывисто нагнулась над ним, испуганная и как ни дико это звучит - одновременно, казалось, обрадованная тем, что он позвал наконец ее, а не каких-то там Лапу, тетю Тину, дядю Гиги. - Сынок, что тебе? Где у тебя болит?

- Такая красивая... глициния. И задушила его. А ты тоже, Лап... Не смей!

Врач молча отстранил от Ильки плачущую женщину и поднял телефонную трубку.

В это время Гиги прощался с Натали-Нателой: "скоро" превратилось в "завтра".

Они стояли у каменного барьера и молча смотрели туда, где каждый вечер алый круг солнца уходил в море. Сначала он слегка касался его на горизонте и незаметно для глаз чуть сплющивался; потом деформировался сильнее, приобретая почему-то форму усеченной пирамиды, погружался глубже, глубже... И никакая убежденность, что это лишь обман зрения, что не солнце медленно тонет в ласковом море, а Земля, та ее точка, откуда вы смотрите на закат, неумолимо уносит вас, в своем суточном цикле обращения, от Солнца, - ничто не могло освободить от иллюзии.