Отпетые плутовки - [4]

— Муж, значит? — спросил он, запихивая в рот картошку. — Что ж, муж — дело хорошее. С мужем решим завтра.

— Слушайте, если вам нужна машина или деньги, у меня немного, но… берите, честное слово, я никому ничего не скажу.

— Вот это правильно, потому что если вдруг передумаешь, — он стиснул кастрюлю здоровенными ручищами, и она неожиданно легко смялась, — вот это я сделаю с твоей головой. Здорово, да?

Черти в его глазах исполняли сумасшедший канкан.

— Здорово, — ошалело согласилась я. — А обратно нельзя?

— Можно, — кивнул он и разогнул стенки кастрюли, правда, лучше выглядеть от этого она не стала. Вид изувеченной кастрюли в сочетании с лихой улыбкой на подозрительной физиономии окончательно убедили меня в том, что передо мной опасный псих. Я кашлянула и спросила:

— А как зовут вас?

— Сашкой зови. И не выкай, смешно.

Психов злить нельзя, это я знала точно и с готовностью кивнула.

— Чай будешь?

— Буду. А водки нет?

— Нет.

— Жаль. Не помешала бы по такой погоде. Водку-то пьешь, Марья?

— Не пью.

— Заметно. Скромница. И муж не пьет? — Черти в его глазах продолжали резвиться.

— Не пьет.

— Молодец. А дети у тебя есть?

— Нет.

— Что ж так?

— А вот это не твое дело, — не выдержала я.

— Точно. Не мое — А ты ничего, храбрая.

— Сам сказал, чтоб не боялась.

— И не бойся. Чего меня бояться. Я тихий… когда водку не пью. — Он подмигнул и добавил:

— Наливай чаю.

Было все это непередаваемо глупо и нелепо, я продолжала его разглядывать, пытаясь понять, чего стоит ждать от жизни в ближайшее время, а он вдруг спросил:

— Волосы крашеные?

— Нет, — растерялась я.

— Надо же, свои.

— У меня все свое, — опять разозлилась я.

— Ну, это надо проверить. Я прикусила язык, а черти из его глаз нахально строили мне рожи.

— Ладно, — поднялся он. — Показывай, где лечь.

Я опять засуетилась. Застилала кровать и осторожно за ним наблюдала. В общем-то, он мог быть кем угодно, хотя сейчас я склонялась к мысли, что он один из бежавших из тюрьмы типов. Я смотрела, как он двигается по комнате, разглядывая нехитрые пожитки. Он взглянул через плечо, залихватски улыбнулся и насмешливо проронил:

— Постель, как на свадьбу, стелешь.

— Слушай, — решительно сказала я. — Это нечестно. Мы в глухой деревне, личность ты темная, мне и так страшно, так что пугать меня необязательно.

— Да это я так, не обращай внимания, — усмехнулся он. — Шучу. Что уж, пошутить нельзя?

— Хороши шутки, — пожала я плечами и пошла из комнаты.

— Ты куда? — поинтересовался Сашка.

— В туалет.

— Дело нужное, пойдем, покажешь, где этот объект находится. И еще, на всякий случай, сплю я чутко, так что решишь удрать — хорошо подумай.

Я почти не спала, смотрела в потолок, вслушиваясь в дыхание на соседней кровати. Среди ночи он неожиданно что-то забормотал, тревожно и торопливо, слов я не разобрала. Психи, по моим понятиям, вполне могли так бормотать во сне. Покоя мне это не прибавило. С другой стороны, хорош маньяк, спит себе преспокойно, меня не трогает. И улыбка у него хорошая. Хотя почему убийца непременно должен быть уродом, вот как раз такие с хорошей улыбкой и режут людей в темном переулке.

Под утро я все-таки уснула, а когда открыла глаза, в окно светило солнышко, было весеннее утро и бояться не хотелось. Вчерашний вечер казался глупой выдумкой. Я посмотрела на соседнюю кровать: пуста и аккуратно застелена. Я вскочила и подбежала к окну: машина стояла там, где ее оставили вечером. Может, мне все приснилось?

Я оделась и направилась в кухню. На плите стоял чайник и радостно хрюкал крышкой. Чайник я выключила и пошла на улицу. Во дворе Сашка, голый по пояс, обливался водой из ведра. Я поежилась, запахнула куртку и стала его разглядывать. Сашка выпрямился, взял полотенце и стал им растираться. Тут и меня заметил.

— Здорово, Марья, — сказал он с улыбкой и пошел к дому, закинув за шею полотенце и вытирая лицо.

— Здравствуй, — ответила я. — Чайник вскипел.

— А вот это хорошо. Пошли, чайку попьем. Как тебя по батюшке?

— Павловна.

— А что, Марья Павловна, — спросил он, когда мы пили чай, — в селе телефон есть? Мне в город позвонить надо.

— Есть. На почте.

— Хорошо. Чайку попьем и поедем на почту.

— Послушай, — начала я, стараясь придать голосу наибольшую убедительность. — Отпусти меня. Можешь жить здесь, сколько хочешь, и машину бери, и деньги, а я про тебя никому не скажу, честно.

— Ага. Я тебя отпущу, а ты к ментам побежишь.

— Не побегу. Поверь, я правду говорю. Сашка покачал головой.

— Я себе и то не каждый день верю. Поживешь со мной немного.

— Муж будет беспокоиться.

— Я тебе оправдательную записку на пишу. Не боись. И вот еще что, Марья Павловна, мордашка у тебя очень красивая, грех такую портить, так что не нарывайся и о кастрюльке помни.

— Я буду молчать, только отпусти.

— Отпущу, на что ты мне. Но попозже. Поехали.

На почте не было ни души, за исключением сидящей за стойкой Людмилы Ивановны. Я подошла к ней, а Сашка стал звонить, при этом стоял лицом ко мне и зорко поглядывал. Я болтала с Людмилой Ивановной, безуспешно пытаясь найти выход из дурацкого положения. Я могла написать записку и передать ей. Женщина она неглупая и должна сообразить. Я покосилась на Сашку, прислушиваясь к тому, что он говорит. В этот момент он как раз объяснял кому-то, как проехать к нашей деревне, и следил за мной. Это ясно, стоит мне сделать что-то подозрительное, по его мнению, и голова моя будет напоминать кастрюлю. Рискнуть? Я опять на него покосилась. Черти из Сашкиных глаз исчезли, смотрел он холодно и зло, и я снова подумала, что человек он, безусловно, опасный.