Отпечатки - [140]

Эпилог

Что ж. Пара минут, а может, просто годы прошли с тех пор, и мы с Полом, мы слегка подуспокоились, к добру или к худу. Он пытался подбить меня снова заняться живописью, но, если честно, у меня просто не хватает сил. И он старается возродить «Схемы Тема», хотя временами я вижу, что он тоскует по легким путям, к каким, должно быть, привык раньше (но я на этом внимания не заостряю). Однако скоро что-то придется делать. Не сказать, что у нас имеются деньги. Пол говорит, чтобы я не волновался — он напечатает, сколько надо. Боже — думаю, он шутит, но может и до такого дойти, знаете; я просто физически не могу сейчас даже подумать о том, чтобы искать работу…

Пола неприятно потрясло известие о том, что Тычок, бедняга Тычок… ну — отвечает на вопросы полиции. Пол только горестно покачал головой, когда узнал. «Я предупреждал его — я его что, не предупреждал? — все время спрашивает он у меня (как будто я знаю). — Надо было поосторожнее, вот и все: ему просто надо было быть поосторожнее…» С Бочкой, однако, вроде бы все путем — работает на кухнях большого отеля на Парк-лейн, я практически уверен, что это там: ну, знаете — там громадные такие отели. Пока ему доверяют только овощи — но он крайне решительно настроен, сказал мне Пол, добраться до самой верхушки, чтобы за большие деньги сниматься в рекламе «Сейнзбериз»[102] и заставлять литературных негров писать за него кулинарные бестселлеры. По стопам Кимми идет, прокомментировал Пол. Кстати, о Кимми — она, знаете, прогремела во всех газетах неделю или две назад. Выставка ее картин грудями произвела ожидаемый шум (мы с Полом получили приглашения на открытие — впрочем, не пошли). А потом она, должно быть, решила повысить ставки, устроив представление живьем — голые женщины, густо покрытые краской, прижимались к вертикальным холстам (на это мы с Полом тоже получили приглашения; впрочем, не пошли). Все критики над ней глумились — говорили, что какая-то Ева, а может, Ив, Кляйн[103] (бог его знает, кто это такой) уже делал все это раньше. Можете представить реакцию Кимми: всех журналистов послала на хуй, после чего картины раскупили как горячие пирожки. Вот и славно. Дороти и Мэри-Энн могли оказаться в куда худших руках, знаете ли, чем бы все это ни кончилось.

В прошлые выходные случилось кое-что очень важное для меня — приехала Фрэнки. Не меня повидать, сами понимаете — забрать остатки своих вещей. Джон, судя по всему, припарковал машину за углом: не зашел. Она сказала мне: прости, Джейми, — ну, знаешь: за все (наверное, это все виски и страх виноваты). А потом она сказала: понимаешь, Джейми, — мужчины за мной толпами бегают, с такой-то внешностью: наверное, это потому, что со мной меньше хлопот. Но все равно я урод, Джейми… а тряпки и косметика стоят дорого: понимаешь? Я сказал, что понимаю (а что еще я мог сказать?), пожелал ей всего наилучшего, поцеловал в щеку и чуть в обморок не упал от этого касания и от ее запаха. Должно быть, я весь день витал в облаках, потому что Пол, он жутко на меня злился (но, по-моему, в одном он не прав, знаете, — вряд ли меня стало бы от них тошнить: от этой краски и платьев). Одно из немногих воспоминаний, которые будут преследовать меня вечно, — мы с Фрэнки в кожаных внутренностях темно-синего «алвиса», слились в экстазе.

Что еще вам рассказать? Ах да — я получил письмо от Джуди. Трудно сказать, конечно, что именно она чувствует, — потому что она, естественно, делает хорошую мину при плохой игре. Они с Лиллихламом живут в двух комнатах в Ковент-Гардене — и даже это, пишет она, съело большую часть денег, вырученных от продажи. Она гораздо больше работает в «Самаритянах», пишет она, и проходит курс противоопухолевого лечения; только пусть я об этом никому не говорю. Вообще-то «лечение» она написала в кавычках; не знаю, что она имела в виду, а вникать не хочу. У нее развилась агорафобия, чему она ничуть не удивлена, и, если бы не Тедди, она всерьез задумалась бы о женском монастыре, если, конечно, какой-нибудь монастырь согласится ее принять. И, Джейми, добавила она в скобках, тебе это может показаться смешным, но на самом деле я, знаешь, не шучу. Да, кстати, к разговору о Лиллихламе — он сбрил бороду и отправился на пробы к новому фарсу Рэя Куни,[104] что ли, но упал со сцены (Пол смеялся, когда я читал ему этот кусок). Поначалу народ в оркестровой яме дал ему шанс все исправить — посмеяться над собственной оплошностью, может, — но потом его стошнило, и все было кончено. Бедная Джуди. Она терзается угрызениями совести, потому что во время последнего сеанса в «Самаритянах» узнала в трубке голос Лиллихлама и, не раздумывая, трубку бросила. Тем самым, как написала Джуди, она не только нарушила святое правило «Самаритян», но и теперь никогда не узнает, пытался ли он прискорбно удержать ее от разговоров с другими мужчинами, или же его действительно довела нужда, и он звонил в безысходном отчаянии. О господи. Она пригласила нас с Полом на ужин в выходные. Они оба, пишет она, будут рады нас видеть. Лиллихлам больше не делает вино, вполне естественно, но в качестве компенсации, пишет Джуди, он «дегустирует» за сборную Англии. Я принял приглашение, но в назначенный день никуда не пойду. Не могу объяснить.