Откуда течёт «Неман» - [32]

Вот они совсем вышли на поляну. Мужчины взобрались на уложенные в кузове бревна, и машина покатила дальше. Мы остались, так сказать, пара на пару: лось с лосихой и мужчина с женщиной. Не только могучие, но и красивые животные! Я впервые видел их на свободе так близко. Двадцать шагов, пятнадцать… Хорошо различаешь рога — лопаты — и толстые губы, и «серьгу» у самца, и светло-коричневую шерсть, слышишь ровное, спокойное, полное достоинства дыхание.

— В эту пору они не опасны, вот в октябре-ноябре, когда у них начинается гон, другое дело! Тогда им не попадайся! — говорю я, а сам не свожу глаз с лосей.

Вот они подошли совсем близко, шагов на десять… Остановились и стоят, смотрят на нас, мы — на них. Посторонний мог бы, наверное, подумать, что мы играем в старинную игру: кто кого переглядит. Но «игра» продолжается недолго — минуту, ну от силы две… Рогач делает еще шаг, и наши нервы не выдерживают — мы пятимся, пятимся, а потом и совсем уходим.

Перед тем как свернуть направо, в сторону Московского шоссе, я оглядываюсь в последний раз. Лоси стояли посредине поляны — неподвижные, как неживые, — и с сожалением смотрели нам вслед. «Ах, какие люди, как они недоверчивы!» — казалось, думали они в недоумении.

27 июля 1972 г.

Заглянул один ученый, — кажется, Манин, кандидат и прочее. Он печатался у нас в «Немане».

Разговорились о том, что материальная сторона в жизни людей берет верх над идейной, то есть духовной.

— Почему это происходит? — я пожал плечами. — Ведь идеология-то наша еще молодая!

— Ну, пятьдесят лет — это уже не молодость, даже для идеологии, — заметил кандидат. — А во-вторых, и всякие влияния сказываются — на всех, сверху донизу. Все хотят иметь дачи, машины... не знаю, что еще... А завел человек дачу, машину — у него и интересы появляются дачные. И все, что раньше было на первом плане — революция, коммунизм, — отодвигается куда-то в сторону. Для него, для этого человека, куда важнее какого-то абстрактного коммунизма конкретные доски для ограды, удобрения для огорода... наконец, колесо для машины...

* * *

Был академик Н. П. Еругин. Принес книгу «Будущее науки» (выпуск пятый), сделал дарственную надпись.

* * *

Андрей Макаенок — после того, как я передал ему суть разговора с Маниным, кандидатом:

— Не знаю, не знаю... — он вперил взгляд куда-то в угол. — Вот я сейчас говорю не для тебя — для себя, чтобы уяснить прежде всего для себя, — думал ли я, когда писал «Трибунал», о материальных благах? Нет! Честное слово, нет! Я говорю это не для тебя — для себя, значит, я не лгу. Да мне и лгать нечего... Нет и еще раз нет! Не думал! Материальные блага пришли потом, сами по себе... Понимая, что они принадлежат мне по праву, я взял их и стал пользоваться ими.

Но к разговору с Маниным это, кажется, не имеет прямого отношения.

31 марта 1973 г.

Мысли некстати...

Андрей Вознесенский сложен, усложнен, зачастую впадает в безудержный формализм, в котором тонут мысли и чувства.

Другое дело Евг. Евтушенко. Он предельно прост и общедоступен, и этим — отчасти — объясняется его популярность. Эти общедоступность, желание быть общедоступным приводят иногда к тому, что Евтушенко перестает

верить себе и начинает разжевывать то, что и так ясно. Отсюда — многословие и вялость стиха.

* * *

Чингиз Айтматов, наверное, принадлежит в первую очередь киргизской литературе, как Василь Быков — белорусской. Но без того и другого уже невозможно представить и русской литературы. Как и в старые времена, русская литература делается сейчас руками писателей многих национальностей. Разница лишь в том, что раньше, начиная писать по-русски, писатель чаще всего старался быть русским и становился русским. Сейчас же, пиша по-русски (или переводя себя на русский, что практически все равно) писатель остается национальным и тем самым как бы вносит в море русской литературы струю своей национальности.

29 апреля 1973 г.

Мне пятьдесят пять. И много и мало — это как смотреть.

В этот день (в страстную субботу) было партийное собрание. Доклад делал А. Т. Кузьмин, секретарь ЦК КПБ по пропаганде. Я сидел в президиуме рядом с Иваном Мележем, Максимом Танком и Иваном Шамякиным, а потом и выступал, — и думал о том, что все это суета сует. Захотелось — как-то пронзительно захотелось — туда, в Прыганку, в дола и лога, в сосновый бор... Видно, и правда, старость — это одиночество, а одинокий человек больше живет прошлым. Именно там, позади, мелькают мгновенья, которые сейчас, спустя годы и годы, представляются счастливыми.

28 мая 1973 г.

Вчера в «Правде» Евг. Евтушенко — едва ли не впервые! — назван большим поэтом. Признание знаменательное. Однако оно наводит и на грустные размышления. Талантливые люди у нас сперва подвергаются всякого рода гонениям, а потом уже получают признание. Разве не такова судьба не только Евг. Евтушенко, но и Василя Быкова? А если заглянуть подальше, то и Мих. Булгакова? О «шипах» при жизни и «розах» после смерти хорошо сказано в Аленкиной пьесе «Дом на берегу моря», которую мы сегодня сдаем в набор.

6 июня 1973 г.

Опять семинар. Писатели, художники и композиторы побывали в Институте физики Академии наук БССР и в объединении «Планар» — так, кажется, оно называется...