Открыватели дорог - [33]

— Этого неудачника и на пушечный выстрел не допустят к Уралу! Где он проходит, и рельсы, как змеи, скручиваются.

Она не в первый раз остановила его. Ей не нравилось, когда о ее бывшем муже говорили плохо. Пусть даже и Барышев. Барышев обиделся:

— Можно подумать, что ты все еще любишь его!

Вот когда ей нужно было ответить: «Да!»

И все стало бы на свое место. Барышев не поехал бы на Урал. Колыванов, тот мог ехать, это было делом его жизни. А Барышеву на Урале нечего искать, он свое получил.

Впрочем, может быть, Барышев только презрительно взглянул бы на нее и поступил по-своему. Он не очень-то щадил людей и их самолюбие. Но она даже попытки не сделала…

Так она оказалась на Урале. А потом как-то тот же Барышев сказал ей:

— Угадай, кто назначен начальником Второго участка?

Ей вообще ни к чему было угадывать, чьи фамилии украсят номенклатурный список и штатное расписание управления. Кадры — не ее дело. Но по одному только тону она поняла все.

Барышев сердито сказал:

— Представь себе, этому дураку Тулумбасову твой муж пришелся чем-то по сердцу! Должно быть, тем же, чем отличается и сам Тулумбасов, — глупостью!

— Перестань! — резко остановила она его. — Ты трижды в одной фразе солгал: Колыванов давно мне не муж; он не так глуп, каким тебе хочется его представить; а Тулумбасов — один из лучших строителей!

Они довольно часто ссорились в последнее время. Но это были ссоры ради примирения. Как приятно потом смягчить ожесточенное сердце ласковыми словами! На этот раз ссора вышла резкой, нелепой. Евгений принялся представлять Отелло, будто собирался идти актером в Малый театр. Сначала Екатерина ничего не понимала, только потом, когда, казалось, уже можно было постепенно переходить к примирению, вдруг спохватилась и безжалостно крикнула:

— Ты просто боишься Колыванова!

Эта фраза пришлась как нож в сердце. Барышев чуть не ударил ее. Но когда она встала перед ним с решительным, белым от злости лицом, он выскочил из комнаты. И больше не приходил.

Они по уговору поселились в одном доме, но в разных квартирах. Двери квартир выходили на одну лестничную площадку. За стеной всегда можно было почувствовать жизнь другого. Стоило стукнуть костяшками пальцев в стенку, и тот, кого вызывали, являлся немедленно. По словам Барышева, так было даже удобнее, нежели совместное жительство. Мало ли что бывает, ты, например, болен или скучаешь, тебе не хочется никого видеть, а рядом торчит человек… То ли дело так, как выдумал он! Не хочешь видеть никого — сиди один. Зовут — можешь не идти, у каждого бывает еще и личная жизнь…

Теперь она иногда слышала эту «личную» жизнь. За стеной шумели, порой даже пели, танцевали, звенели бокалами, но в ее стенку не стучали. И она сама тоже не стучала, хотя и не пила, и не пела, и не танцевала. Она лежала. Лежала с книгой и без книги. Ходила на кухню, готовила холостяцкий ужин или завтрак. Обедала в управлении. Виделась с Барышевым десять раз на дню, — заместитель обязан являться по первому зову. Но дома была одна…

А потом произошла эта нелепая встреча на совещании. Тулумбасову, наверно, сказали, в каких странных отношениях находятся они трое. И он даже не предупредил, что новый начальник Второго участка явится на это совещание.

И этот нелепый испуг Барышева… Только Екатерина могла различить под обычным апломбом Барышева испуг. Да, Барышев испугался.

И эта ненужная ложь: «Инженер Баженова обследовала прямую». Зачем эта ложь? Ради того только, чтобы где-то в архивных документах осталась запись о том, что дорога проведена по предложенному Барышевым проекту? Или Барышев начинает понимать, что и времена и люди меняются, что наступает время и ему измениться?

Как она в тот вечер ждала Колыванова! Конечно, она знала, что Борис может и не прийти, но ждала! Утром секретарша попыталась рассказать ей, как все произошло, но она не стала слушать. Он не пришел!

А на следующий день Барышев с утра насел на Тулумбасова. Екатерина ожидала в приемной, когда освободится начальник, и слышала крик Барышева:

«Всякая задержка — преступление! Техника будет простаивать, а начальник путешествовать по горам и долам! Я протестую! Если вы сами не примете мер против Колыванова, я телеграфирую в Москву! Он срывает план строительства!»

Это были еще не самые страшные обвинения. Но Екатерина вдруг остановилась на «горах и долах»… Ей вспомнились болота Колчима, горы Нима, леса реки Дикой, задержавшие в прошлом году триумфальное шествие Барышева. Так вот чего Барышев боялся! Он боялся Урала!

Да, но Колыванов-то пойдет туда! И пойдет без подготовки, без людей, — она слышала, как Барышев кричал за дверью: «Дайте ему месяц срока, если уж вы хотите проверить и этот невозможный вариант!» — и понимала, что это значит. Двести километров маршрута по тайге, по болотам, по горам, с поисками лучших кривых, подходов, с установкой пикетажных знаков, — да на такую работу тот же Барышев потребовал бы полгода!

Она слишком поздно ворвалась к Тулумбасову. Барышев встретил ее победительной улыбкой. И ей ничего не оставалось, как заявить: она тоже пойдет с Колывановым! Вот когда увяла его улыбка! Еще бы, он же не успел отдать приказ о ее отстранении с поста заместителя по изысканиям! Теперь-то она понимала, что после разрыва с ним ей на этом посту не удержаться…