Открытие природы - [119]
Плывя по Египту, Марш все больше приходил в восторг от тамошней флоры и фауны. «До чего я завидую твоему знанию множества языков, на которых говорит природа!» – писал он теперь другу{1855}. Не имея научной подготовки, Марш все же принялся измерять и записывать. Он гордо говорил, что «учится у природы», собирая растения для друзей-ботаников, насекомых для энтомолога из Пенсильвании, сотни экспонатов для нового Смитсоновского института в Вашингтоне{1856}. «Сезон скорпионов еще не настал», – сообщал он куратору Института и своему другу Спенсеру Фуллертону Бэрду{1857}; зато он уже заспиртовал улиток, рыбок двух десятков видов. Бэрд запрашивал черепа верблюдов, шакалов и гиен, рыб, рептилий и насекомых, а также «все остальное»{1858}; позднее он также отправил Маршу 15 галлонов спирта, когда у того вышел весь запас для фиксации видов.
Марш делал подробнейшие записи, отмечал все маршруты, держа бумаги на коленях и ловя листы, когда порывы ветра норовили разбросать их среди песков. «Ничего не доверять памяти», – так предостерегал себя человек, прославившийся своей способностью запоминать все прочитанное{1859}.
Восемь месяцев продлилось путешествие Марша и Каролины по Египту, а потом на верблюдах через Синайскую пустыню в Иерусалим и дальше в Бейрут. В Петре они видели вырубленные в розовых скалах великолепные сооружения; правда, Маршу приходилось в ужасе закрывать глаза, когда он видел, как верблюд, везший Каролину, бредет по узким расщелинам и над опасными кручами. Между Хевроном и Иерусалимом он записал, что древние террасы холмов, многие тысячелетия служившие для возделывания культур, теперь выглядят «по большей части бесплодными и заброшенными»{1860}. К концу экспедиции Марш убедился, что «кропотливый труд сотен поколений» превратил этот уголок земли в «бесплодную и истощенную планету»{1861}. То был поворотный момент его жизни.
Ко времени завершения службы в Константинополе в конце 1853 г. Марш успел попутешествовать по Турции, Египту, Малой Азии, части Ближнего Востока, Греции, Италии, Австрии. Вернувшись домой, в Вермонт, он увидел знакомые пейзажи через призму своих наблюдений в Старом Свете и осознал, что Америка движется в сторону такого же уничтожения природной среды. Теперь он применял к Новому Свету уроки Старого. Со времени появления в Вермонте первых поселенцев ландшафт штата изменился так радикально, что осталась, по словам Марша, только «природа в том убогом и искалеченном состоянии, к какому низвел ее человеческий прогресс»{1862}.
Окружающая среда в Америке тоже оказалась в беде. Промышленные отходы загрязняли реки, из-за вырубок в топливных и промышленных целях и для прокладки железных дорог сводились леса. «Человек повсюду вредит природе», – говорил Марш, побывавший фабрикантом и овцеводом и знавший, что сам внес лепту в суммарный вред{1863}. Вермонт уже лишился трех четвертей деревьев; теперь из-за неуклонного продвижения поселенцев вглубь континента угроза нависла над Средним Западом. Страшно было смотреть на воду озера Мичиган, покрытую бревнами и плотами из «всех лесов Штатов»{1864}.
Тем временем эффективность американской сельскохозяйственной техники впервые превзошла европейскую. Посетители Всемирной выставки в Париже в 1855 г. удивленно наблюдали за американской жаткой, способной убрать урожай овса с одного акра поля за 21 минуту – втрое быстрее, чем европейские конкуренты. Американские фермеры первыми стали применять паровые агрегаты. Благодаря переходу американского сельского хозяйства на промышленные методы подешевело зерно. При этом усиленно росло промышленное производство, и уже в 1860 г. США превратились в четвертую промышленную державу мира{1865}. В тот же год, весной 1860 г., Марш вооружился своими записями и засел за «Человека и природу» (Man and Nature) – книгу, в которой он полностью развил ранние предостережения Гумбольдта об угрозе исчезновения лесов{1866}. В «Человеке и природе» рассказывалось об уничтожении и алчности, истреблении и эксплуатации, истощении почв и селевых потоках.
Большей части людей казалось, что человечество управляет природой. Ничто не свидетельствовало об этом нагляднее, чем вознесшийся над грязью Чикаго. Построенный на уровне озера Мичиган, Чикаго был городом с подтопленными грунтами и стесненным эпидемиями. Дерзкое решение планировщиков состояло в том, чтобы приподнять целые кварталы и многоэтажные здания на несколько футов и проложить под ними дренажную сеть. Пока Марш писал «Человека и природу», чикагские инженеры бросали вызов силе тяготения, приподнимая при помощи сотен гидравлических домкратов дома, магазины и гостиницы вместе с находившимися внутри людьми
