Открытие, которого не было - [56]

– Нет. – коротко обронил Ковшов.

– Почему нет-то? – командир штурмующих даже растерялся.

– Поздно. – голосом самой безжалостной судьбы произнес Пимен Макарович.

– Да, почему поздно? – раздражаясь рявкнул помощник Бокалова.

– Уже сейчас милиция приедет. Вас, граждане воры, арестовывать будут! – назидательным голосом классной руководительницы произнес Ковшов. – Нехорошо, склада грабить!

– Да, какие склада? На хрена нам ваши склада? Нам мужик с бабой нужен? Ты что, до сих пор не понял?

– Все я понял! – сказал Пимен Макарович. – Пока мы будем по территории какую-то вашу бабу с мужиком искать, вы складок-то наш и подломите. Ищите дураков, граждане хорошие! А тута их нема! Нету их тута!

– Ну, какой козел, а? – не выдержал командир группы. – Надо же быть таким козлом!

– Сейчас поглядим, кто из нас козел. – негромко заметил Ковшов.

– Ты сейчас у меня свою дубинку проглотишь, мурло неумытое! – рявкнул бокаловский помощник.

Заводской караул приготовился к отражению нового штурма.

Но его не последовало.

За железными воротами раздался шум моторов, режущий уши скрип тормозов, безжалостное хлопанье автомобильных дверей и устрашающий крик:

– Всем на землю! Я сказал! Всем на землю! Руки на затылок!

Это была оперативная группа захвата поселковой вневедомственной охраны.

По совету Аркадия, Слава не стал звонить в отделение, а просто нажал находящуюся в караулке «тревожную» кнопку, подающую сигнал на охранный пульт поселковой милиции.

Милиция сработала в соответствии с утвержденными нормативами – через семь с половиной минут после получения сигнала тревоги.

26. Похищение

Подполковник был искренне благодарен поселковым стражам порядка. Но встречаться с ними не захотел.

Не дожидаясь, чем закончится выяснение милицией обстоятельств попытки незаконного проникновения группы лиц на территорию крупозавода, Аркадий с Соней решили покинуть его двор. Фрол Никитович Дорошенко открыл перед ними дверь проходной и махнул на прощание рукой.

Они шли по ночной Каланчевке к ее центру. Каждый думал о своем. Но, если бы они могли проникнуть в мысли друг друга, то с удивлением обнаружили бы, что их мысли пересекались во времени и в пространстве.

И Аркадий и Соня почему-то одновременно вспомнили одну вечеринку. Это было давно. В выпускном классе. Аркадий тогда чуть не подрался с Костей Штормом. Из-за Сони.

Костя очень уж хотел уединиться с ней где-нибудь в темном саду, чтобы вволю пообниматься. Соня похоже хотела сделать это же, но только с Аркадием. А он тогда мечтал о полногрудой парикмахерше Вере, приходившейся двоюродной сестрой Оле Дорошенко. Ему казалось, Вера тоже по-особенному смотрела на него.

Сонька отказалась выйти с Костей в огород, сказав ему, что она уже обещала это Аркадию, что было неправдой. Тогда Костя предложил Аркадию выйти на улицу, – поговорить по-мужски.

Аркадий с Костей стояли за домом на огороде и готовились пустить в ход кулаки. Отступать никто не хотел. Костю вдохновлял образ целующейся Сони. Аркадия этот образ не вдохновлял. Но не давало отступить самолюбие: почему это кто-то ему будет указывать, с кем можно выходить на огород, а с кем нельзя? Сонька подсматривала за ними в окно. Драку предотвратил Паша Папас, который встал между ними непреодолимым укреплением и насильно увел Костю в дом пробовать жареную чесночную колбасу.

Соня ждала, что после этого Аркадий к ней подойдет. Но, вместо этого, он сел рядом с Веркой. Соня обиделась тогда на него страшно.

Искра между ним и Соней Кальварской все-таки проскочила. Но позже. На следующее лето, когда они большой компанией отправились загорать и купаться на речной остров.

Сиденья на лодке были теплыми от солнца, а доски на носу – даже горячими. Они, как сумасшедшие, носились по плотному срипучему песку. Папас подтягивался на толстых ветках старых могучих ив, а Костя Шторм ходил на руках. Набегавшись, жарили над бледным дневным костром нанизанные на прутья колбаски. Их толстенькие баллончики покрывались шипящей корочкой и лопались, роняя в огонь капли аппетитного сока.

Играющая внутри их молодых тел жизненная сила не давала просто загорать, лежа на песке. Они начали нырять с лодочной кормы в желто-зеленую речную воду. Тогда он впервые обратил внимание на оказавшиеся неожиданно широкими Сонины бедра. Ее ягодицы натягивали ткань белых плавок, словно упругие волейбольные мячики, а грудь была, пажалуй, не меньше, чем у Верки-парикмахерши.

Впервые они с Соней поцеловались именно тогда, на острове. Загорелая Сонина кожа пахла свежеиспеченым хлебом, а волосы – тревожной полынной горечью…

… Аркадий с Соней шли по ночной Каланчевке к ее центру. Каждый думал о своем. Но, если бы они могли проникнуть в мысли друг друга, то с удивлением обнаружили бы, что их мысли пересекались во времени и в пространстве…

– Аркаша, помнишь, как мы на остров загорать ездили? – спросила Соня и затеребила платье на груди.

– Помню, конечно… – сказал он.

– А что ты помнишь? – с женской настойчивостью не отставала Соня.

– Все помню.

– Что все?

– Как ты ко мне целоваться лезла.

– Я лезла? Я? – Соня остановилась, как вкопанная и даже задохнулась от возмущения. – Это ты ко мне лез!