Открытая дверь - [12]

И все-таки иногда, по настоянию матери, приходилось опускаться на землю. Она должна была, например, принимать гостей и занимать их беседой. Она уже в достаточной степени овладела этим сложным искусством: умела любезно улыбаться, знала, когда можно засмеяться, когда сесть, когда встать, когда нужно покачать головой, когда изобразить на лице удивление, восхищение, показать заинтересованность, какой бы нудной ни была беседа.

Все это оскорбляло ее, вызывало ненависть, раздражение. Не удивительно поэтому, что иногда она допускала непозволительные промахи. Один из таких промахов она совершила во время визита к ним Самии-ханым.

Вечером Лейла по обыкновению сидела в своей комнате и читала. Вошла мать.

— Вставай, — сказала она, — быстренько приведи себя в порядок. Пришла Самия-ханым. Ты должна выйти к ней.

Самия-ханым была богатой родственницей со стороны матери.

— Ни к кому я выходить не хочу, — заупрямилась Лейла.

— Почему?

— Просто так.

— Это что еще за новости?

— Не хочу — и все. Она мне неприятна. Особенно после того, как мы в последний раз побывали у нее в гостях.

А произошло тогда вот что.

Официант обносил гостей шербетом[7]. Первой он предложил матери Лейлы, но, заметив гневный взгляд и нетерпеливое движение Самии-ханым, спохватился и направился к старой Зейнаб-ханым, самой важной гостье. Рука матери так и осталась в воздухе. Лейла до сих пор не могла забыть позора. Но самое обидное было то, что мама восприняла это как должное. Даже не возмутилась.

— Каждый, — сказала она, — должен знать свое место. Не лезь куда не следует — и все будет хорошо.

Услышав эти слова, Лейла с трудом сдержала слезы.

— А чем Зейнаб-ханым лучше тебя? — насмешливо спросила она. — Тем, что богаче нас?

— Да, тем, что она богаче нас, — спокойно ответила мать.

Лейла подняла голову, посмотрела на мать и, вздохнув, стала молча одеваться.

С безучастным видом она сидела и слушала нескончаемую болтовню Самии-ханым, которая рассказывала матери о своем соседе, якобы очень известном певце. Он очень богат, и вилла у него шикарная. А голос! Какой у него голос!.. Но тут, к сожалению, выяснилось, что мать Лейлы никогда не слышала его, поэтому Самия-ханым обратилась за поддержкой к Лейле.

— Правда, Лейла, у него сильный голос? Я не могу слушать его без волнения.

— Да, голос у него сильный, — согласилась Лейла, — только он не поет, а кричит — один за шестерых.

Такой дерзости Самия-ханым не могла стерпеть. Она не привыкла, чтобы ей возражали. Поправив на плечах пелерину, гостья поднялась.

— Ваша дочь, Сания-ханым, слишком бойкая, — сказала она уже в дверях.

Когда они остались одни, мать набросилась на Лейлу.

— Почему ты надерзила Самие-ханым?

— Я не дерзила, я сказала то, что думаю.

— То, что думаю! — передразнила ее мать. — Интересно, что было бы, если бы каждый стал говорить, что взбредет в голову?

— А разве нельзя говорить то, что человек думает?

— Думать можешь сколько угодно, но высказывать это вслух другим ни к чему.

— Что ж, выходит, надо лгать?

— Прежде всего нужно быть вежливой. Это не ложь, а любезность. Людям нужно всегда говорить приятное.

— Даже если их не любишь?

— Даже если не любишь.

— Выходит, нужно говорить неправду, лгать! Да? — сдавленным голосом переспросила Лейла, и глаза ее заблестели от слез.

— Горе мне с тобой, доченька, — мягко сказала мать, положив руку ей на плечо. — Ничего ты, глупышка, не понимаешь. Запомни, если человек не будет поступать, как все, он ничего, кроме неприятностей, не добьется. От этого ему самому только будет хуже.

Лейла осторожно сняла руку матери со своего плеча и, ничего не сказав, удалилась к себе в комнату.

Облокотясь на подоконник, она задумалась. Что же ей делать? Бросить дом? Бежать? Внутри у нее все кипело. Подобное чувство бессильного гнева она испытывала в детстве, когда мать силой открывала ей рот и вливала касторку… Только теперь ей открыли не рот, а глаза… Да, да! Мать только что открыла ей глаза. Уж лучше бы она ей прямо сказала: «Ты должна, доченька, врать и лицемерить на каждом шагу!» Конечно, у матери не повернется язык произнести такое, но разве она не сказала то же самое, только другими словами? И как спокойно! Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Будто ничего особенного не случилось. Все само собой разумеется. Так уж устроен мир. Ничего не поделаешь…

Что же это за жизнь! Нет, лучше умереть, чем жить так, как диктуют всякие ничтожества, подобные Самие-ханым или ее сестре Давлят-ханым… Эта Давлят-ханым тоже хороша птица…

При мысли о ней у Лейлы даже дрожь по телу прошла. Чтобы отогнать неприятные мысли, она закрыла окно и прижалась лбом к стеклу. Чем думать о Давлят-ханым, лучше помечтать. И Лейла предалась мечтам… Интересно, какой он? Где они познакомятся? Конечно, на каком-нибудь балу. На ней будет белое платье. Точно такое, как у актрисы Одри Хёпбёрн в американском фильме «Сабрина». Он не сможет не заметить ее, подойдет, пригласит танцевать. Да, но она не умеет танцевать. А если бы даже и умела? Все равно ей, видно, никогда не бывать на балу. О, как надоела такая жизнь! И нечего ждать поступления в университет. Как бы не так! Отец ни за что не пустит ее! Если бы не Махмуд, Лейла не смогла бы закончить даже лицей… Он подойдет и скажет: «Пойдемте погуляем по парку!» Мать в это время будет разговаривать с хозяйкой дома. А Лейла выйдет с ним в сад. В сад… У кого же из их знакомых есть сад? Кажется, только у Самии-ханым… Нет, нет! Не может быть, чтобы это был Сидки, сын Самии-ханым! А почему бы и нет? Он красивый, статный, элегантный. Говорят, даже похож немного на Грегори Пека