Откровенный дневник проводницы - [12]

– Пригласишь?

– Нет, у меня гости.

Только этого мне еще не хватало! Чтобы он зашел ко мне. Меня затрясло только от мысли, что я буду находится с ним в одной комнате. Я вышла в подъезд.

– Чего тебе еще от меня надо?

– Мы так и не договорились о встрече.

– О какой встрече? Я видеть тебя не могу!

– Нам работать вместе. Поэтому надо дружить.

Я молчала. Я не знала, что можно ответить на такую бесцеремонность. Человеку ясно дали понять, что видеть его не хотят, а ему все равно. Я украдкой взглянула на него. Багровое лицо от многодневной пьянки, мутные глаза…Где же тот парень с уверенной улыбкой, который так понравился мне?

– Ну, что ты мне можешь предложить?

– Да, ничего я тебе не буду предлагать! Оставь меня в покое!

– Мне, кажется, ты меня не поняла, детка. Я всегда добиваюсь своей цели, чего бы мне этого не стоило.

«Он больной», пронеслось у меня в голове. Я просто запаниковала. Что мне делать? Я была настолько напугана, что даже, как будто вернулась в вагон и не понимала, что сейчас я дома, что здесь мне могут помочь. Вокруг люди, соседи, наконец. Но мое сознание отключилось. Я видела его маслянистое лицо, слышала его противный голос и не могла пошевелиться. Как кролик смотрит на удава, так и я смотрела в его бесцветные глаза и ничего не соображала. Он тем временем поставил свой чемоданчик на пол и приблизился ко мне. Распахнул мой халат и стал меня лапать грубо и бесстыдно. «Это происходит не со мной, он не посмеет. Мы же в подъезде. В любой момент может кто-то пройти», – думала я. Но Андрей думал по-другому. Он прижал меня к грязной стене своим обрюзгшим телом и шептал мне на ухо, чтобы я была умницей и тогда все быстро закончиться. Руками он беспорядочно хватал меня за тело, сжимая его до боли и оставляя на нем синяки. Капли пота стекали по его вискам, лицо стало бордовым, на миг он оторвался от меня, чтобы потом с новой силой вдавить в стену. Он даже не вошел в меня, не успел. Едва он сдвинул мои трусики, как тут же навалился на меня и кончил мне прямо на ноги. Меня это как будто отрезвило. Я запахнула халат и с издевкой спросила:

– Ты все?

Он застегнул брюки и с угрозой в голосе сказал:

– Скажешь кому-нибудь, убью.

Я ему поверила. Я уже не сомневалась, что он не здоров психически и спорить с ним опасно для жизни. А он тем временем, взял свой чемоданчик и, уже спускаясь по лестнице, сказал:

– Все вы суки. Вам только одно надо.

Страх с новой силой охватил меня, я поняла, что он не контролирует свои действия. Я боялась сказать что-либо, потому что он мог сделать мне все, что угодно. Он был невменяем. Я дождалась, когда он спустится еще на один пролет, и только тогда зашла домой. Стоя в ванной под струей душа, я никак не могла понять, как это могло произойти. Среди бела дня, в подъезде собственного дома, меня насиловал ревизор, а я как последняя дура терпела и молчала. Оказывается так бывает. Подружкам я ничего не рассказала. Выставлять свою глупость не хотела. Во всем я обвиняла только себя.

Это событие перевернуло все с ног на голову. Я стала бояться оставаться дома одна, мне казалось, что Андрей опять придет. Пять суток отдыха растянулись на вечность, и я никак не могла дождаться поездки. Там был Боря, он меня защитит. Он жил в другом городе и мы встречались только в поезде, когда я ехала на большой круг. Страх и отчаянье толкали меня в его объятья, он дарил мне уверенность и спокойствие. Никаких чувств я к нему не испытывала, мне просто было удобно с ним.

Однажды он пригласил меня к себе домой в гости. Мы отпросились у начальника поезда, попросили напарников поработать за нас, и на целых восемь часов покинули состав. Его маленький городок находился у нас на маршруте, мы вышли в обед и вернулись поздним вечером, когда поезд возвращался обратно, т.е. ехал уже на большой круг. Родителей у него не было, жил он теткой-инвалидом. Меня напоили чаем и мы пошли смотреть его детище. Это был маленький сарай, в котором он проводил все свое свободное время. Я была как-то обескуражена. Для меня приглашение в гости ассоциировалось с кучей вкусняшек и уютные беседы, а тут неприкрытое отчаяние и боль. Мне его стало очень жалко. Я поняла насколько он одинок. В сарае стояла старая раскладушка, застеленная несвежим бельем и колючим одеялом. Мы сидели на ней и я не знала, как пониже опустить юбку, так нестерпимо оно кололось. Он начал меня целовать, говоря, что очень сильно любит меня, что я для него значу очень много. Мне же хотелось поскорее встать и уйти, так некомфортно мне было. Но меня останавливали его глаза, столько отчаянья в них было. Руки его становились все настойчивей, поцелуи все откровеннее. Я видела, что он хочет меня, но пересилить себя было трудно, мне была невыносима сама обстановка. Чтобы избавиться от колючего одеяла я села ему на колени. Конечно, он воспринял это движение как согласие на близость. Он аккуратно расстегнул мне пуговицы на рубашке, в его движениях чувствовалась неуверенность и страх. И что-то щелкнуло у меня в голове, так мне стало его нестерпимо жалко, что захотелось дать хоть немного нежности, чтобы вытеснить его страхи и наполнить его уверенностью…Я ласкала его, закрывая глаза от брезгливости, а не от страсти, принимала его неуклюжие ласки и терпела это проклятое колючее одеяло уже всем обнаженным телом. Это был акт жалости, а не любви. Но столько восторга появилось в его глазах, столько трепета появилось в его движениях, что я поняла, что цель моя достигнута. Немой вопрос я прочитала в его глазах, когда он достал презерватив, но я без колебаний разорвала пачку и одела его на стоящий член. Он старался все делать нежно и деликатно. Но мое тело никак не хотело отзываться на его прикосновения. Он довел дело до конца и я вздохнула с облегчением. Так же аккуратно он одел меня, целуя каждый сантиметр моего тела. Наступили сумерки, скрывая наши лица, и темнота разлилась по углам. Становилось жутко находиться в этом сарае и чувство страха заполнило меня. Хотя до поезда было еще достаточно времени я вынудила его идти на станцию, чтобы ждать там. Когда мы стояли на перроне он решился сделать мне предложение руки и сердца, но я отказала ему, мотивировав это тем, что мне только восемнадцать лет и замуж я не собираюсь. Я понимала, как ему было больно, но поступить по-другому не могла. Я остро чувствовала свою нелюбовь к нему, а чувство жалости ушло, уступив место опустошенности. И я еще не раз причиню ему боль…