Откровенно об иммунитете. Вакцинация - [43]

В то время с самолетов над местом аварии «Глубоководного горизонта» распыляли диспергирующее вещество корексит. Корексит – это вещество из 62 тысяч других химикатов, не подпадающее под действие закона о токсических веществах от 1976 года, а значит, с неизвестным действием на здоровье и с неустановленной безопасностью. Так же как и вещества, входящие в состав матраса, диспергирующие агенты являются пластификаторами. Но пластификаторы в матрасе – это капля в море по сравнению с 1,84 миллиона галлонов диспергирующего вещества, распыленных над районом бедствия. Корексит, согласно заявлению Агентства экологической безопасности (АЭБ), не является ни самым безопасным, ни самым эффективным средством такого рода, просто он быстро оказался в распоряжении «Бритиш Петролеум». В мае АЭБ потребовало применения менее токсичного диспергатора, но BP проигнорировала это требование. Правда, несмотря на появляющиеся данные о токсичности корексита, надо признать, что под его воздействием нефтяное пятно исчезло.

Меня отнюдь не утешал этот факт, потому что нефть в невидимой форме продолжала отравлять воды залива, убивая кораллы, морских черепах и дельфинов, подвергая опасности всех – от китовых акул до водорослей. После коллапса разрегулированной финансовой системы началось вогнавшее меня в панику ослабление регуляции в нефтяной промышленности и выявилось полное отсутствие регуляции в промышленности химической. «Если наше правительство, – кричала я мужу, – не может убрать фталаты из спальни моего ребенка и парабены из его лосьона, а 210 миллионов галлонов сырой нефти и 1,84 миллиона галлонов диспергатора из Мексиканского залива, то, ради Бога, скажи, на кой черт нам такое правительство?» На другом конце провода возникла пауза. «Я тебя слышу, – спокойно отозвался муж, изо всех сил пытаясь унять мою тревогу. – Давай купим мальчику новый матрас. Мы начнем с этого».

В иммунологии термином «регуляция» обозначают стратегии, которые использует организм для того, чтобы не навредить самому себе. Мы плохо себя чувствуем, когда болеем, не в последнюю очередь потому, что иммунная система не слишком великодушна к нашему организму. Лихорадка, которая замедляет рост бактерий, если становится чрезмерно высокой, может повредить ферменты организма. Воспаление, защищающее клетки, может, если его не сдержать, начать повреждать те же клетки. Химические сигналы, необходимые для осуществления иммунного ответа, если их становится слишком много, могут приводить к недостаточности различных органов. Если защитные импульсы становятся нерегулируемыми, то они могут принести столько же вреда, сколько и пользы.

«Осенью 1901 года по поводу законодательного регулирования шли ожесточенные споры, – пишет историк Майкл Уиллрич. – Через несколько месяцев оно стало федеральным законом». В этот промежуток времени произошла вспышка натуральной оспы в Кэмдене (штат Нью-Джерси), где девять детей умерли от противооспенной вакцины, зараженной клостридиями столбняка. В течение следующего столетия производство вакцин стало одной из наиболее успешно регулируемых отраслей медицинской промышленности. Производство и испытания вакцин в настоящее время контролируются Управлением по контролю пищевых продуктов и лекарственных средств (FDA) и Центрами по контролю и профилактике заболеваний (CDC), а безопасность вакцины периодически проверяется методами обзоров литературных данных, выполняемых Институтом медицины. Вакцины являются объектом постоянного текущего наблюдения с использованием национальной базы данных, куда стекаются все сообщения о побочных эффектах, а также базы данных, где можно проследить все медицинские документы крупнейших американских госпиталей. Но наличие такой тщательной регуляции сильно напоминает ее полное отсутствие из-за того, что вся эта система невидима постороннему глазу.

«Что еще есть в воздухе того, чего я не могу видеть?» – спросил меня сын, когда я объяснила ему, что такое радиоволны. Я рассказываю ему о рентгеновских лучах и о микроволновом излучении. Я умолкаю, думая, стоит ли говорить о радоне и загрязнении окружающей среды, но тему подхватывает муж и начинает говорить о солнечном свете. «От взрывов на Солнце получаются маленькие-маленькие частицы – их называют нейтрино, – рассказывает он сыну. – Они летят от солнца и пролетают сквозь атмосферу. Они так малы, что пролетают сквозь наши тела, но мы этого даже не замечаем. Ты только подумай, маленькие кусочки солнца все время проливаются на нас! В нас есть солнечный свет!»

Я очень благодарна мужу за эту оду невидимому, потому что я только что прочитала «Молчание весны» и моя голова забита совсем другими невидимками. «В этом новом универсальном загрязнении окружающей среды, – пишет Карсон, – основными злодеями являются вредные химикаты, которые, как невидимые союзники радиации, изменяют глубинную природу мира – глубинную природу самой его жизни». Вероятно, это так, напоминает мне муж, но радиация может принимать и форму видимого солнечного света.

В этом есть какой-то роскошный азарт – чувствовать угрозу со стороны чего-то невидимого. В Чикаго, где за год после рождения моего сына были застрелены 677 детей, я, каким-то непостижимым образом, все же больше интересуюсь неосязаемой угрозой. В других частях города двухлетние дети получают пулевые ранения, а я волнуюсь из-за вредности краски, которая отшелушивается от игрушек моего ребенка и осыпается со стен его комнаты. Я боюсь опасности, вплетенной в ткани его одежды, витающей в воздухе, которым он дышит, в воде, которую он пьет, и во вредной пище, которой я его кормлю.