Откровенно - [4]

В ушах шумит вода, и этот звук до боли напоминает рев двадцати тысяч фанатов на трибунах. Я вспоминаю свои самые яркие победы — не те, о которых с восхищением говорят поклонники, а те, что до сих пор заставляют учащенно биться мое сердце. Париж, Франко Скиллари. Нью-Йорк, Джеймс Блейк. Пит Сампрас, Открытый чемпионат Австралии. Затем вспоминаю о нескольких своих поражениях и вздыхаю. Я говорю себе: «Сегодня у тебя экзамен, к которому ты готовился двадцать девять лет. Но что бы ни случилось — он уже не первый». Я привык и к физическим, и к духовным испытаниям.

Скорее бы все, наконец, кончилось!

Но я не хочу, чтобы все кончалось…

Я понимаю, что сейчас заплачу. Прислоняюсь к стене и даю волю слезам.

Во время бритья внушаю себе: «Решай проблемы по мере их поступления. Заставляй соперника бороться за каждое очко. Что бы ни случилось, не теряй присутствия духа. И, главное, наслаждайся тем, что происходит на корте, или хотя бы постарайся получить удовольствие. Даже от боли. Даже от поражения, если тебе оно суждено».

Я думаю о своем сопернике, Маркосе Багдатисе. Интересно, чем он сейчас занят? Марк впервые выступает в Открытом чемпионате США, однако совсем не похож на зеленого новичка. Он — восьмая ракетка мира, здоровый греческий парень с Кипра в самом расцвете сил. Ему уже доводилось выходить в финал Открытого чемпионата Австралии, в полуфинал Уимблдона. Я прекрасно знаю его — в прошлом году, во время Открытого чемпионата США, мы сыграли с ним тренировочный матч. Как правило, я не практикую подобных игр, однако Багдатис обратился ко мне со столь обезоруживающей вежливостью, что я не смог ему отказать. В тот момент его снимало кипрское телевидение, и он попросил, чтобы я позволил телевизионщикам снять нашу игру. «Конечно, — сказал я, — о чем речь!» Тот матч я выиграл со счетом 6–2, но Маркое после него просто сиял. Я понял: он — из тех людей, кто улыбается и от радости, и от напряжения. Кого-то он мне этим напомнил, вот только кого?..

Я сказал Марку, что его манера игры напоминает мне мою собственную. Он признался, что это не случайность: в детстве стены его спальни были завешаны постерами с моим изображением и свой стиль он старался копировать с меня. Что ж, значит, сегодня вечером мне придется сразиться с собственным двойником. Он станет играть с задней линии, мгновенно выходить на мяч, выкладываться по полной — как я. Это будет настоящая теннисная дуэль, в которой каждый попытается навязать свою волю, будет стараться бить пушечными ударами слева по линии. Ни один из нас не славится мощной подачей, значит, предстоят длинные розыгрыши очков, долгие обмены ударами, на матч наверняка уйдет много времени, много сил. Я готовлю себя к неожиданным броскам и комбинациям, к теннису на истощение — самой жесткой форме игры.

Безусловно, между мною и Багдатисом есть одно существенное различие: физическая форма. Наши тела не могут состязаться друг с другом. Таким, как у него, мое тело было давным-давно. Он быстр, ловок, проворен. Мне предстоит победить новую, улучшенную версию самого себя — если я смогу принудить к действию прежнюю, безнадежно устаревшую. Я закрываю глаза и говорю себе: «Контролируй то, что можешь контролировать».

Я говорю это еще раз, громко. Это придает мне смелости.

Выключаю воду, и меня тут же охватывает дрожь. Насколько же проще быть смелым, когда тебя окатывают струи горячей воды! Приходится напомнить себе: храбрость, которая зависит от горячей воды, — не настоящая. В конце концов, чувства не имеют никакого значения. Истинная смелость — в действиях.

ВОЗВРАЩАЮТСЯ ШТЕФАНИ С ДЕТЬМИ. Пора готовить коктейль Джила[1] — изобретение Джила Рейеса, который тренирует меня уже семнадцать лет.

Я сильно потею — сильнее, чем большинство игроков. Поэтому задолго до матча мне приходится заботиться о том, чтобы в организме было достаточно жидкости. Я литрами пью коктейль Джила. В этот волшебный напиток входят углеводы, электролиты, соли, витамины и еще кое-какие ингредиенты, которые Джил хранит в глубокой тайне (не зря же он двадцать лет работал над рецептом!). Обычно Джил начинает вливать в меня свой коктейль вечером накануне матча и останавливается лишь перед самой игрой. Во время матча я тоже пью его — в разных модификациях, каждая — своего, особого цвета: розовая заряжает энергией, красная помогает восстановить силы, коричневая пополняет организм питательными веществами.

Дети любят смешивать этот напиток вместе со мной, ссорятся за право зачерпнуть ложкой порошок, подержать воронку, смешать ингредиенты. А вот укладывать бутылки с готовым питьем в сумку буду я сам — так же, как и одежду, полотенца, книги, солнечные очки и напульсники (ракетки я уложу гораздо позже). Никто, кроме меня, не касается моей спортивной сумки. Вот она, наконец, уложена и стоит у двери, будто неприметный чемоданчик наемного убийцы, — знак того, что день клонится к вечеру и близится мой час.

В пять часов Джил звонит из холла гостиницы.

«Ты готов? — спрашивает он. — Пора. Все будет здорово, Андре. Все будет круто!»

«Все будет круто» — сейчас кто только не говорит так, однако Джил произносит эту фразу уже много лет, и никто не может произнести ее так, как он. Когда он говорит: «Все будет круто!» — во мне будто начинает работать огромный двигатель, железы литрами вырабатывают адреналин, и я, кажется, способен поднять машину над головой голыми руками.