Отходной маневр - [13]

Что самое скверное в этой истории — — негодяй Зинчук может расправиться с Ириной, как с легкостью поступил с водителем. Я немедленно позвонил ей домой и прослушал ровно десять длинных гудков. Ее нет дома или же не поднимает трубку. Вот же упрямая у меня сотрудница! Я позвонил Никулину.

— Опять с соседями пьянствуешь? — строго спросил я. — Да брось ты! — охрипшим голосом ответил Никулин. — Все расползлись. Боятся заразиться вирусом. Моя квартира напоминает им секретную биологическую лабораторию по созданию смертельных штаммов.

— Ты где слов таких нахватался? — усмехнулся я. Каждое мгновение бездействия угнетало меня, как и пустой разговор с больным сотрудником, но я не хотел демонстрировать Никулину своей озабоченности. Нечего пока поднимать панику, вызывать на себя шквал упреков и незаслуженных обвинений: «Ты чудовище! Ты же угробил девчонку!»

— Просьба к тебе, — нейтральным голосом произнес я. — Позвони Ирине, попроси ее срочно связаться со мной.

— А почему ты сам ей не позвонишь?

— Она определяет мой номер и не снимает трубку.

— А я, значит, должен исполнить роль троянского коня?

— Не самая ведь тяжелая роль, верно? И не часто я обращаюсь к тебе с просьбами.

— Никак не пойму, что между вами происходит? — проворчал Никулин, но я понял: он сделает, что я попросил.

7

Я должен был убедиться, что Ирина в безопасности. Надо попытаться вразумить ее, объяснить, что к угрозам человека, застрелившего водителя, надо относиться серьезно.

Я пил кофе в прибрежном кафе и не замечал его ужасного вкуса.

— Не отвечает Ирина, — сказал Никулин, когда я допил кофе. — Не отвечает ни по домашнему телефону, ни по мобильному. Это плохо. Очень плохо.

— Мобильный отключен или не отвечает? — уточнил я.

— Не отвечает.

Я кинул на стойку какую-то купюру и выбежал на улицу. Попытался призвать себя к спокойствию, но ничего не получилось. Какое, к черту, спокойствие! Быстрым шагом, чтобы не слишком привлекать к себе внимание, дошел до машины. К Ирине домой, как можно быстрее! Ее дом на улице Халтурина, рядом со сквером. С ее балкона, если чуть сдвинуть в сторону, как жалюзи, разросшийся виноград, видна полоска моря и корабли, похожие на расставленные по игровому полю фишки. В прошлом году, Восьмого Марта, мы с Никулиным приволокли к ней мангал, поставили его на балконе и стали жарить шашлыки. Пили «Киндзмараули», танцевали с Ириной по очереди…

Я звонил и стучался в дверь ее квартиры. Потом стал звать ее, прикоснувшись губами к замочной скважине. Эхо металось по этажам. Открылась дверь напротив. На пороге появился худой парень в кухонном фартуке, одетом на голый торс. Руки у него крупные, угловатые, красные. Вместе с ним на лестничную площадку выплыл тяжелый запах жилья, насыщенный букет стирки, детских несвежих ползунков, подгоревшей молочной каши и еще какого-то варева — порошкового супа, что ли?

— Иришка, что ли, нужна? — спросил он, вытирая руки липкой от жира тряпкой.

Никогда не привыкну, что у Ирины есть своя личная жизнь, свои соседи, друзья, которых я никогда не видел и возможности существования которых даже не предполагал. Мне не только странно было слышать слово «Иришка» из уст незнакомого мне человека. Мне показалось кощунственным, до наглости фамильярным, что этот пропахший вареными помоями и пеленками типчик смеет называть так девушку, которая стоит на недосягаемой для него высоте. Какая она ему Иришка? Ирина Юрьевна в лучшем случае! А еще лучше — госпожа Гусарова.

— Где она может быть? — спросил я.

Соседу было приятно оттого, что сейчас его слова будут внимательно выслушаны, что они имеют большое значение для меня. Счастье для дурака —обладать информацией, которой ни у кого нет. Смакуя мгновение, он начал тянуть время, нарочито почесываться, морщить узкий лоб.

— Так, — сказал он и посмотрел на потолок. — Где может быть Иришка? Будем рассуждать логически…

Пока он загибал пальцы и мычал, строя догадки про магазин или работу, работу или магазин, я еще несколько раз ударил по двери кулаком — уже в полную силу, вкладывая в удары раздражение.

— Вашей балконы рядом? — оборвал я его глубокомысленный вывод о том, что, скорее всего, Иришка на работе.

— Чьи балконы?

Он был не в состоянии так быстро менять темы, и я, оттолкнув его в сторону, зашел в дурно пахнущую квартиру. Заглянул на кухню, где на веревках сохли какие-то тряпки, а на залитой бурой жижей плите испускал зловонный пар облупленный бак; забрел в комнату, не менее омерзительную, прошелся по разбросанным по полу трусам, носкам, лифчикам, газетам, соскам и погремушкам к балконной двери и распахнул ее.

— Помочь чем-нибудь? — участливо спросил меня хозяин.

Я встал ногами на перила, перебрался через перемычку и оказался на балконе Ирины. Чтобы сойти на него, пришлось оторвать несколько лоз. И вот я в совершенно другом мире! Чисто. Под ногами коврик из вьетнамской соломки. У перегородки — кресло. Рядом с ним столик из дубовой столешницы с кручеными можжевеловыми ножками. Ирина любит красивое. У нее замечательный вкус. В мебели, еде, литературе, машинах, одежде, макияже она знает толк, знает меру, и этой изысканной избирательностью выделяется среди толпы… Вот только одна штучка портила вид балкона — местами поржавевший мангал. Тот самый, который приволокли на Восьмое Марта мы с Никулиным. Могла бы выбросить или подарить соседу. Нет, оставила, хотя прошло уже больше года. Тихая память о шумном празднике.