Отголоски - [9]

Я никак не могла понять, куда она клонит.

– Представь себе научные исследования, — пояснила она. — Подумай об этом. К примеру, биологи, медики, химики в процессе эксперимента принимают определенные решения: выбирают комбинации химических соединений и лекарств — иногда целые цепочки комбинаций. Бывает, что люди работают несколько месяцев или даже лет — только для того, чтобы оказаться в тупике.

Но все изменится, если в эксперименте будет участвовать такой человек, как ты. Ты принимаешь решение, последствия которого нам могут быть известны заранее, и возникает целый спектр потенциальных результатов, отголосков, с некоторыми из которых тебе, возможно, удастся даже вступить в контакт. Ты сэкономишь месяцы и годы драгоценного времени. Мы сможем быстрее найти средства для лечения болезней, стократно ускорим темп научного прогресса. Создадим вакцины. Будут спасены жизни людей, которые иначе умрут, не дождавшись изобретения лекарств.

Эта речь до боли походила на рекламный ролик. Я уставилась на доктора Кэррол. Вероятно, мое лицо было белее снега. Я вспомнила ее подарок — заколки-цветочки — и поняла, что никогда уже не смогу взглянуть на них прежними глазами.

Я встала, чувствуя себя так, будто блуждаю совсем одна в чужой стране. Меня тошнило.

– Мне пора.

Догадавшись, что перегнула палку, доктор Кэррол тоже поднялась из-за стола.

– Кэти…

– Мне пора. — Я буквально выбежала из дверей, игнорируя ее мольбу. И больше не вернулась.

В тот вечер Ревушка появилась вновь. Свернувшись на моей кровати, она долго рыдала, пока не уснула, окончательно выбившись из сил. Я лежала в темноте, заткнув уши ватой (что, впрочем, плохо заглушало ее плач), и мне ужасно хотелось вторить ее скорбному вою, подхватить ее вопль, но я знала, что не должна этого делать. Ни в коем случае. То была ужасная ночь, но я сказала себе, что адажио не может длиться вечно… верно ведь?

Спустя две недели пришла весть, что меня приняли в Джиллиард-скул. Я была в экстазе. То была не просто возможность стать студенткой самого знаменитого в мире музыкального учебного заведения, но и шанс начать с чистого листа в новом городе, среди новых людей, где никто меня не знает. Где я больше не услышу в свой адрес: «Эй, нервная!». Поскольку в общежитии Роуз-Холл не оказалось свободных мест, мама и папа поехали вместе со мной в Нью-Йорк, чтобы помочь подыскать квартиру; конечно, им было жаль со мной разлучаться, но они ликовали при мысли о том, что я справилась (как им казалось) со своими проблемами и наконец-то «реализую свой потенциал» — то есть воплощу в жизнь их мечты.

После недельных поисков нам подвернулась маленькая, неказистая двухкомнатная квартира на 117-й улице неподалеку от Колумбийского университета. Район когда-то был приличным — теперь же он оказался на пограничной линии между богемно-студенческими трущобами и «горячей точкой»: буквально в двух шагах от моего дома начиналось царство уличных банд, наркоманов и проституток. Родители были в тихом ужасе. Тем не менее, стоя в этой пустой квартире с голыми полами и обшарпанными стенами, я чуть не сошла с ума от радости; ибо квартира была по-настоящему пуста: никаких призраков, никаких отголосков. Я ОСТАЛАСЬ ОДНА! Впервые за пять лет. Несмотря на родительские уговоры, я сняла эту квартиру, съездила в Виргинию за вещами и в конце лета поселилась в Нью-Йорке. Совсем одна — родным было не понять, что это для меня значило. Благодаря переезду я отдалилась от путей, которыми разошлись мои отголоски; эта квартира, эта жизнь принадлежали мне, и никто со мной их не делил. Вообще-то, говоря по совести, я пару раз замечала мелкие отголоски, но они быстро исчезали, точно круги на воде. От самых жутких — Роберта, Кейти, Кати — я отделалась. Итак, я взяла напрокат небольшой рояль, поставила его на почетное место в гостиной и начала новую жизнь.

Кроме уроков фортепианной игры я ходила на занятия по сольфеджио и теории музыки (первый семестр был посвящен гармонии, второй — контрапункту). На теории музыки я и познакомилась со своим первым настоящим другом. Его звали Джеральд. Добрые глаза, слегка насмешливая улыбка, светлые волосы, высокий, с преждевременными залысинами лоб. Он был скрипач и учился на втором курсе Джиллиард-скул. Насколько я поняла, он уже произвел легкий фурор локального масштаба. Как-то раз мы разговорились, и он пригласил меня сходить выпить кофе.

Пока мы шли по кампусу к кофейне на 65-й улице, я заметила, что Джеральд засматривается больше на мужчин, чем на женщин. Честно сказать, я не ощутила ничего, кроме облегчения; поклонников у меня никогда еще не было, и я не знала, как себя вести, если кто-то вздумает за мной ухаживать. В кофейне Джеральд сказал, что хотел бы меня послушать. Мы нашли в Роуз-Холле пустую репетиционную, и я сыграла этюд Шопена, с которым поступала в Джилли-ард.

По-видимому, я произвела на Джеральда впечатление.

– И давно ты играешь? — спросил он.

– С четырех лет. Он выгнул бровь:

– А я-то считал себя вундеркиндом. Родители начали учить меня на скрипке-«половинке», когда мне исполнилось пять. — Приветливо улыбнувшись, он предложил: — Давай-ка сбацаем что-нибудь вместе.