Отгадай или умри - [25]

А теперь по существу вашего вопроса и жутких преступлений, которые Вадим описал столь доходчиво… Мне трудно сосредоточиться, я плохо себя чувствую, у меня давление, мозги работать отказываются. Однако… Я перебрал в памяти более или менее значащие события многих лет моей жизни, мои поступки, контакты, конфликты. Я постарался припомнить даже то, что происходило со мной и вокруг меня в юношеские годы. Поверьте, память-то у меня еще неплохая, совсем неплохая. И знаете – ничего… Ничего, что давало бы зацепку. Я хотел и сумел прожить практически бесконфликтно, если, конечно, не считать бытовых пустяков типа объяснений с дорожным инспектором и чисто рабочих моментов во взаимоотношениях с редакторами. Но, поверьте, я никогда не задевал достоинства кого-либо из них. Я вообще, как мне кажется, никому не делал зла. Разве что невольно. Все мы самим существованием своим невольно кому-то досаждаем, мешаем. Мы не деньги, чтобы всем нравиться. Не ангелы, не отшельники в одинокой пещере. Но я решительно никому не мог стать поперек дороги в такой мере, чтобы устраивать вокруг меня компьютерные игры со смертельным исходом. Далее… Я сторонился политики как огня. Нигде, боже упаси, не декларировал моих убеждений, хотя вам могу признаться, – терять-то мне нечего, да и вижу, что порядочный человек передо мной, – да, я таки не в восторге от нынешней власти, от того, как и кем управляется моя родина. Я программно выстроил для себя такую жизнь, чтобы не уезжать из России, от мамы, тогда еще живой, от друзей, из города, который люблю до сих пор, несмотря на его полное и удручающее преображение. Сын занимался здесь мелким бизнесом, женился, пять лет назад уехал в Чехию с небольшим капиталом, открыл там скромную пивнушку, развелся… Опять-таки никаких соприкосновений, пересечений с политикой: спокойная жизнь мелкого предпринимателя – тут он в меня пошел. Что еще сказать? Я не знаю, не знаю, понятия не имею, почему – я. Склонен думать, что это рулетка так раскрутилась, карта выпала, кто-то ткнул карандашом вслепую и попал на мою фамилию – черт его знает, господа…

Фима уронил голову на руки и зарыдал как ребенок, словно выплескивая со слезами весь страх, обиду, недоумение и отчаяние безвинно терзаемой души.

– Ну, успокойтесь, все, все, хватит, будьте мужчиной, – довольно жестко проговорил Тополянский, жестом показав Вадику, что, мол, надо чего-то накапать.

Вадик ушел на кухню и вернулся с валокордином, Фима послушно выпил и снова уткнулся в раскрытые, влажные от слез ладони.

Глава 10 Двое в парке

Они сидели на скамейке в дальнем конце Филевского парка.

Не по-весеннему подсохшие, пустынные в этот будний день, неширокие аллеи стрелками разбегались в разные концы парка меж густо посаженных стволов. Деревья поглощали отдаленный уличный гул, воздух был чист и вкусен, где-то справа на макушке старого тополя распевался невидимый скворец.

Они молчали. Седой, с длинным прямым носом и бритвенно тонким разрезом рта курил, часто и как-то мелко сплевывая, словно сигарета была без фильтра и крошки табака застревали на губах. Лысый глядел прямо перед собой, моргая маленькими круглыми глазками, серыми, с зеленым отливом. Мощные плечи, короткий атлетический торс… Он трудился над жвачкой, широко открывая рот и чавкая, словно пережевывал упругий бифштекс.

– Толя, гадом буду, надо рвать когти, – нарушил молчание Лысый, не прекращая мучить свой «Орбит». – Пойми, густой замес. Баланда пересолена. Век воли не видать, такое мочилово никакой пахан не замотает. Я ж не вафел, масть просекаю. Толя, масти козырной у заказчика по всем карманам заныкано. Он точно на отмыв ставил. Может, и двойная стирка, может, и тройная. Гадом буду, после нас еще два-три таких же лоха в очередь на жмурки стоят и мандражат. Толя, тут крутой стремак…

Седой выстрелил сигаретой в кусты, застегнул верхнюю пуговицу черного кожаного пальто, поеживаясь от весеннего ветерка.

– Шурик, я тебя сколько раз просил говорить со мной на человеческом языке, а не гнать эту феню твою мерзкую: слушать тебя противно и понять невозможно. Хотя, – он безнадежно махнул рукой, – даже если ты по-русски начнешь изъясняться, все равно, кроме херни всякой, ничего от тебя не услышишь. Потому что был ты мудаком полуграмотным до зоны и остался таким. Ну что ты гонишь! Ты проверенный кадр, я тоже. За нами столько мокрых дел, что если бы хотели, давно бы уже, как ты выражаешься, отстирали. Мы профессионалы, Шурик. Работаем чисто и с гарантией. Не подводили ни разу. И эту операцию с водкой провели безупречно. Чего ты паникуешь? Бабки получил, живи. Только помни главное правило: не шиковать, не светиться, не болтать.

– Уеду я, Толик! Никогда не бздел, ты знаешь. Мне западло. А тут первый раз в мандраже. Вот нюхом чую. Мы же до этого дела кого работали? Серьезных деловых. Заказы понятные. А тут фраера лоховые. Почему бедные фраера за такие башли? И почему с такими понтами? Только один мал-мал упакованный, ну, с обстановочкой на хазе. Остальные – нищак, мышки голые. Но обрати внимание – один, который первый был, журналист из газеты. Я у него на столе визитку-то разглядел. А потом в газете прочитал про него. Может, и последний, который у бабы прятался, тоже из этих, из журналистов. Ту т политика, Толик, зуб даю! А это значит, что фраера в натуре серьезные, в большой игре.