Отъезжее поле - [2]
[Второй отрывок.]
Кн[язь] Василій Иларіонычь былъ сынъ вельможи и самъ занималъ очень, очень важное мсто въ служб; но три года тому назадъ онъ подалъ въ отставку и ухалъ въ деревню. О немъ жалли, говорили, что и такъ мало людей въ Россіи, а чтожъ будетъ, когда вс такъ будутъ во всемъ отчаяваться и все бросать. Другіе говорили, что онъ прекрасно сдлалъ удалившись. – Онъ почувствовалъ, что мсто это ему не по силамъ, – говорили они. – Этаго еще мало, что онъ честенъ и храбръ. Отчегожъ не сказать слово: онъ неспособенъ. Хотя и добрый и честный малый. – Самые недоброжелательные люди какъ будто робко и неохотно бросали малйшую тнь на этаго Кн[язя] Василія Иларіоныча. Онъ былъ такъ богатъ, принадлежалъ къ такой знати, былъ такъ храбръ и, главное, такъ былъ простъ, ровенъ и безобиденъ, непритворенъ въ обращеніи, что осудить его было опасно. —
Впрочемъ говорили о немъ первое время; потомъ забыли. Забыло большинство петербургское, то общество, которое не только наслаждается и уметъ наслаждаться современнымъ успхомъ минуты, но которое эту только жизнь считаетъ достойной названія жизни. Въ числ этихъ борящихся, торопящихся и успвающихъ людей Петербурга былъ одинъ человкъ, который живо вспомнилъ о Василіи Иларіоныч, пожаллъ о немъ и захотлъ спасти его изъ той тины>2 деревенской жизни, въ которой съ каждымъ годомъ глубже и глубже утопалъ Василій Иларіонычь. Человкъ этотъ былъ однимъ изъ вновь появившихся свтилъ на горизонт русскихъ государственныхъ людей – не молодой уже человкъ, но молодой тайный Совтникъ, коротко обстриженный, молодо сдющій, гладко выбритый, сіяющій здоровьемъ акуратно трудовой жизни госуд[арственный] чел[овкъ], въ бломъ галстук, съ свжей второю звздою, съ утра предсдательствующій въ комитетахъ, засдающій въ Министерствахъ, подающій проэкты, обдающій въ 6 часовъ дома въ кругу частью покровительствуемыхъ избранныхъ людей будущаго, частью снисходительно и политично уважаемыхъ людей прошедшаго, показывающійся на раут посланниковъ и двора и съ сложной, но легко носимой на чел думой проводящій поздніе вечера за восковыми свчами въ своемъ высокомъ, обставленномъ шкафами кабинет.
Человкъ этотъ, Иванъ Тлошинъ, какъ его звали въ свт, былъ женатъ на богатой Кузин Князя Василія Иларіоныча. Въ оснь 1863 года Тлошинъ почувствовалъ часто повторяющуюся боль въ правомъ боку. Онъ, очевидно, несмотря на свое каменное сложеніе, переработалъ. Ему надо было отдохнуть. Имнья – огромныя имнья его жены – находились въ той же губерніи, гд жилъ Василій Иларіонычь. Уставныя грамоты не вс были составлены и разверстаны по разнымъ мстнымъ условіямъ, им[ли] особую важность. Ему надо было самому быть тамъ. Князь Василій Иларіонычь въ предполагаемомъ въ будущемъ устройств Комитета могъ быть важной поддержкой, а потому Тлошинъ вмсто Ниццы ршилъ похать на оснь въ Т. губернію.
Василій Иларіонычь звалъ его къ себ года два тому назадъ, шутя, проздить вмст отъзжее поле.
– Онъ мн истинно жалокъ! И мы подемъ къ нему, ежели ты согласна, Зина? – сказалъ онъ жен.
<Я очень рада, – сказала Зина. – И они похали. Князь Василій Иларіонычь былъ старый – или скоре старющійся холостякъ. —>
Тотъ, кто въ 40 лтъ не понимаетъ всей глубины значенія этаго стиха, тотъ и не испытаетъ этаго тяжелаго жизни холода и той борьбы за жизнь, когда мы начинаемъ ощущать этотъ жизни холодъ, который тмъ сильне чувствуется, чмъ больше хорошаго, любимаго всми было въ молодомъ человк. —
Князь Василій Иларіонычь боролся съ этимъ холодомъ жизни и былъ слабе его.
– Къ чему мн почести? Къ тому, чтобы не имть ни минуты покоя, ни минуты своей? Вліяніе [на] искорененіе злоупотребленій! (тогда еще было то время, когда вс воображали, что единственное призваніе человка состоитъ въ искорененіи злоупотребленій). Я накажу 10 мошенниковъ, а въ это время 20 новыхъ обманутъ меня? Къ чему? – Любовь женщины, женитьба. Къ чему? Чтобъ страдала жена, болли дти и я самъ за нихъ? Къ чему? Богатство? Боже мой, ежели бы кто научилъ меня, какъ жить безъ богатства, какъ бы я былъ счастливъ. Богатство къ тому, чтобъ видть, какъ вокругъ тебя вьются подлецы, воры – одни подлецы – съ тмъ, чтобъ одному украсть 10 к., а другому 10 т. р. Къ чему все? Гадость, грязь, обманъ… Лучше не трогаться и оставить ихъ, только бы они меня оставили въ поко съ моимъ стаканомъ чая, рюмкой вина, съ окномъ моимъ на садъ, каминомъ зимою, съ книжкой глупаго романа (и тамъ люди, да не живые). Есть, правда, два человка не глупые и не подлые, да и то не надолго. И тхъ дай Богъ видть поменьше. <Ну a оснью и до порошъ охота. Былъ бы зврь, тутъ люди мало мшаютъ. И люди даже длаются милы.> Было время, когда все это было хорошо. Тогда у меня были и зубы и волосы вс, и глупъ я былъ, а теперь къ чему? Желудокъ плохо варитъ – а тутъ смерть – вонь и ничего. Къ чему?
