Отель «Трансильвания» - [72]

— Отведи его на конюшню. В ту комнату, знаешь?

К Сен-Себастьяну возвращалось спокойствие. Шелковым душистым платочком он отер со лба пот и бросил хлыст на пол. — Запомни, я подойду в течение часа.

Огромные лапы Тита мертвой хваткой вцепились в алхимика.

— В ту комнату? Как прикажете, господин.

Лакей двинулся к двери, таща за собой жертву. Его совершенно не волновали стоны, которые испускал бедняга Ле Грас.

Барон поправил кружевное жабо и посмотрел на мага с блаженной улыбкой.

— Хм, полагаю, я им попользуюсь сам. Круг получит кого-то другого, а этот пусть будет мой. Можешь лгать мне или открыть всю правду — это уже не имеет значения, мой милый Ле Грае. Посмотрим, как ты умрешь для меня. Мне всегда интересно, следить, как меняется лицо человека, когда он лишается главных признаков своего естества.

Смертельный холод дохнул на Ле Граса; он онемел, перестав что-либо соображать.

— Идите через террасу, — приказал Титу Сен-Себастьян. — Не думаю, что другим слугам надо его видеть.

Тит кивнул и подошел к французскому окну, занимавшему всю обращенную к улице стену библиотеки. Осенний дождь заливал стекла мутным потоком. Тит распахнул высокие створки, по помещению прошелся сквозняк.

— Комната на конюшне, — пробормотал он, выталкивая на террасу огромную куклу, лишь отдаленно походившую на сильного самодовольного человека, которым еще недавно был злосчастный Ле Грас.

— Какое дивное утро, — сказал себе Сен-Себастьян, изучая открывавшуюся за окном панораму. Думать ему ни о чем не хотелось, он просто стоял, мечтательно улыбаясь, завороженный монотонным шумом дождя.

Из этого приятного состояния его вывел внезапно раздавшийся стук колес. Особняк огибала какая-то большая повозка. Сен-Себастьян пригляделся и довольно осклабился: он узнал карикатурные очертания новой кареты Шеню-Турея. Ощутив мощный прилив энергии, барон вернулся в библиотеку, аккуратно закрыл за собой окно и позвонил в колокольчик.

Через минуту в дверном проеме возник молодой лакей в темно-синей с красными кружевами ливрее. Не поднимая головы, он замер в ожидании приказаний.

— Похоже, у нас гости, Морис? — с удовлетворением сказал Сен-Себастьян. — Мне показалось, что прибыл маркиз де Шеню-Турей. Надеюсь, его приняли как подобает?

— Да, господин барон. И маркиза, и его спутниц.

— Он привез дам? Прелестно, прелестно. — Сен-Себастьян кивнул и небрежным жестом повелел лакею приблизиться. — Я хочу, чтобы вы отправили кое-кому записку. Однако не сию же минуту. Она должна быть доставлена в особняк д'Аржаньяков не ранее девяти часов вечера. Но дам я ее вам сейчас. Потом мне некогда будет этим заняться.

— Все будет исполнено в точности, господин.

— Не сомневаюсь. Безоговорочное послушание весьма упрощает нам жизнь, не так ли, Морис? — Барон наклонился и поднял хлыст с пола Молодой лакей побледнел. — Нет-нет, мой дорогой, не сегодня. Сегодня у меня есть чем заняться. Но лишний раз напомнить о себе не мешает.

Он провел пальцами по рукояти хлыста и со вздохом шагнул к секретеру.

— Я не слишком задержу вас, Морис. Мне ведь надо подумать, как встретить гостей. Кстати, где вы их разместили?

Морис, запинаясь, пробормотал:

— Одна… совсем юная дама… она была обмороке… и маркиз… он… он… приказал отнести ее в ваш кабинет.

Произнеся это, лакей испуганно съежился. Сен-Себастьян отвлекся от письма.

— В мой кабинет? Что ж, неглупо. Есть ли с ними кто-то еще?

— Нет, их только трое. Маркиз, прихворнувшая мадемуазель и ее компаньонка, совершенно обезумевшая от волнения.

— В самом деле? — озабоченно спросил Сен-Себастьян. — Печально, печально. Надо бы успокоить бедняжку. Вскоре я этим займусь. Но сейчас главное — это записка.

Минут через двадцать он закончил водить пером и, улыбаясь, стал посыпать песком два сплошь исписанных листа дорогой бумаги. Каждый из них был украшен тиснением, исполненным с помощью печатки, доставшейся барону еще от гроссмейстера ордена тамплиеров[17] в те времена, когда церковь наносила храмовникам последний удар. В память об этих событиях тиснение изображало древо, каждая ветвь которого являла собой аллегорическую фигуру. Сверху располагался козел, сидящий на троне, под ним помещалась чаша в виде черепа, ниже шла перевернутая свеча, пламя которой переходило в корешок мандрагоры, а подпирал всю конструкцию инквизиторский высокий колпак.

Сен-Себастьян долго смотрел на эту эмблему, попутно размышляя о том, как был бы поражен инквизитор, обнаружив, что еретические, богохульные знания, которые он так сурово клеймил, будут использовать в своих целях его прямые потомки. Вспоминая некоторых достойных прелатов, усердно скрипевших перьями на допросах подозреваемых в ереси, барон припомнил и то, что ему довелось видеть все эти пытки своими глазами, и сладостная волна восторга омыла его существо.

Мысли барона вернулись к Мадлен. Он с наслаждением подумал о мучениях, которые принесет это послание Роберу де Монталье. Поначалу Сен-Себастьян собирался лишь сообщить маркизу, что его дочь в западне, но, поразмыслив, решил описать свои планы в подробностях.

Барон посмотрел на лакея, застывшего в ожидании, и, широко улыбнувшись, запечатал пакет.