Отель «Трансильвания» - [58]

Он хотел отвернуться, она не давала, он принужден был смотреть ей прямо в глаза. Со времен Деметрис прошло два века, и ни одна женщина после нее не повергала его в такое смятение. У него были тайные, можно сказать односторонние, связи, порой напоенные чувствами, подобными тем, что внушала ему Люсьен де Кресси. Однако его избранницы не ведали, кто он и что он, они принимали его визиты за порождение собственных измышлений. Правда несомненно бы их потрясла и наполнила отвращением — как к себе, так и к ночному безгласному визитеру. Но Мадлен сама догадалась, кто он такой, и… не отпрянула, не ужаснулась. Она ищет с ним встреч, она добивается их, она не хочет внимать голосу разума. Он, со своей стороны, страшится ее потерять и в то же время надеется оберечь от собственных посягательств. Сен-Жермен сделал усилие и повернулся к Мадлен спиной.

Поток под мостом грохотал непрерывно, словно нетерпеливый любовник, барабанящий в закрытую дверь. Заводь, в которую он вливался, была местами подернута рябью, но там, где вода оставалась гладкой, в ней отражались две лошади, мост и молодая темноволосая женщина. И… никакого намека на присутствие кого-то еще.

— Одиночество? Только-то? — Она взяла его за руку и мысленно улыбнулась. Он не отпрянул — это хороший знак.

Он все еще не оборачивался.

— Вы не поймете. Бессмертие начинает восприниматься как наказание, а постоянная жажда — и пуще того. И то и другое становится ненавистным.

— И что же? Чем это хуже той жизни, которая уготована мне? Разве без вас я в меньшей опасности, чем рядом с вами? Вспомните круг моих кавалеров, вспомните Сан-Дезэспор. Разве моя невинность — защита от Сен-Себастьяна? Куда вы толкаете меня, Сен-Жермен?

Мягким движением она заставила его повернуться.

— Неужто моя любовь ничего не значит для вас? Он попытался высвободиться, она не пустила. Он решился на крайность и выдохнул с горьким смешком.

— Вы не первая. И не последняя.

— Я это знаю. — Взгляд ее наполнился болью, но голос был тверд. — Я не дурочка, но вам-то что за печаль?

Он мягко коснулся губами ее рта, поцелуй был почти невинным. Он ее ранил, он чувствовал, как она напряглась.

— Я знаю одно: мое чувство к вам уникально. Во мне только вы. Простите меня, Медлен.

Она обмякла и ткнулась лбом в его подбородок.

— Боже, какое счастье. Молчите. Не говорите более ничего.

Взглянув на тропу, Сен-Жермен с сожалением покачал головой.

— Ваши родичи нас скоро нагонят.

— Но у нас ведь есть еще время?

— Нет, — он прикоснулся к ее щеке. — Я приду к вам, Мадлен. Как только вы захотите. После вашего празднества я к вам приду.

Она судорожно схватила его за руку.

— Обещайте!

Он улыбнулся.

— Вы — это я. А себя мне не обмануть.

Она хотела сказать еще что-то, но он закрыл ей губы ладонью. Тогда она принялась целовать его пальцы и не унялась, пока не поцеловала каждый из них.

— Смотрите же, Сен-Жермен!

Девушка побежала к лошадке, но взобраться в седло без посторонней помощи не смогла. Руки, ее поддержавшие, подрагивали, но были крепки. И, к огорчению всадницы, не позволили себе даже крошечной вольности.

— Благодарю вас, — холодно сказала Мадлен.

— Взгляните туда, — виновато откликнулся Сен-Жермен, указывая на двух всадников, появившихся в отдалении. — Граф и графиня. Они уже тут.

Он взлетел на коня, не опираясь на стремя.

— Они заметили нас, — сказала Мадлен и помахала графине рукой.

Хлопнув лошадку по крупу, она заставила ее спуститься с моста, потом обернулась и с легким оттенком надменности заявила:

— Я рада, что мы все-таки объяснились. Неведение, наверное, хуже всех зол. Оно томит и дает пищу сомнениям…

— Вы сомневались? — Он подъехал к ней ближе. — Мадемуазель, что это значит?

Мадлен ответила очень тихо, но Сен-Жермен услышал ее.

— Я не сомневалась в себе. Я… я только боялась что вы… что вы уже не хотите меня, что я вам успела наскучить… Я молода… вы повидали мир, в нем столько разного и… много соблазнов. И если вы из таких мужчин, то… то сердце мое будет разбито.

Он смотрел на нее напряженным, пристальным взглядом, явно не понимая, о чем ему говорят. Потом вдруг понял и рассмеялся.

— Все это вздор, Мадлен. Я давно не ищу приключений подобного рода. Со времен Элагабала,[15] а этот цезарь жил более тысячи лет назад.

Он развернул жеребца так, чтобы видеть подъезжавшую парочку, и, понизив голос, добавил:

— В опере, которую я написал, есть сюрприз для вас, дорогая, но в чем он, я пока не скажу.

— Мадлен! Граф! — Графиня уже махала им хлыстиком. Сен-Жермен сдвинул в сторону своего бербера и спокойно продолжил:

— Буду рад познакомиться с вашим батюшкой, мадемуазель. Вы говорили, он прибудет сегодня?

Благодарно взглянув на него, Мадлен приняла предложенный тон:

— Да, к вечеру. Я жду его, признаюсь, со страхом. Он не был в Париже, с тех пор как я родилась, и, наверное, будет нуждаться в опеке. Это лишнее беспокойство, но граф д'Аржаньяк и тетушка так добры…

— Пустяки, моя милая. Я могу им заняться, — заявил добродушно Жервез и посмотрел на жену. — Надеюсь, Клодия, ты не против?

Графиня уставилась на него, как на что-то, чего никогда не видала.

— Вы вольны в своих поступках, Жервез. Но ваше внимание к моему брату доставит мне огромную радость. Вы это знаете, и незачем спрашивать — я, конечно же, за!