Отель «Тишина» - [6]

Видимо, обычный человек — совсем другое дело.

Мне скоро исполнится сорок девять

Мужчина

Разведен

Гетеросексуал

Не обладающий властью

Не живущий половой жизнью

Умелый

Рубец — это ненормальное кожное образование, возникающее вследствие заживления ран или повреждений

Сван стоит на выложенном плиткой кухонном полу в одних носках и повязывает фартук, на нем футболка с надписью Shit happens.

Я наблюдаю, как он надевает красную варежку-прихватку, открывает духовку, вытаскивает решетку, на которой стоит форма с кексом, и проверяет его вязальной спицей.

— Еще семь минут, — говорит он, наливая сливки в миску и включая миксер.

Повернувшись ко мне спиной, Сван сосредоточился на процессе приготовления. Взбив сливки, снимает насадки и, ополоснув, засовывает в посудомоечную машину.

Я же размышляю, когда лучше попросить ружье.

Выкладывая сливки из миски, он признается, что стал замечать у Авроры явные признаки душевного беспокойства. На меня все еще смотрит его спина.

— Никогда не знаешь, о чем думает женщина. С непроницаемым лицом она вдруг принимает решение и объявляет тебе, что больше не любит. Она меняется втайне от тебя.

Достав кекс из духовки, Сван вынимает его из формы, отрезает кусок и внимательно изучает разрез. Убедившись, что кекс пропекся, он осторожно перемещает кусок на лопатку, а с нее на мою тарелку, поддерживая толстыми пальцами.

Сван озабоченно спрашивает, не замечал ли я какие то знаки, прежде чем ушла Гудрун.

Я задумался.

— Она говорила, будто я повторяю все, что она сказала.

Он онемел.

— Повторяешь… это как?

— Ну, когда она мне что-то говорила, я повторял ее слова, меняя утверждение на вопрос.

Лицо Свана — один большой вопросительный знак.

Я поясняю:

— Например, она говорила: «Лотос звонила», а я ей в ответ: «Да, Лотос звонила?» Вот это она и называла повторением.

Вид у Свана такой, словно я предложил свой физический закон черных дыр. Он растерянно спрашивает:

— А почему плохо повторять?

— Нипочему, просто Гудрун не нравилось.

— А что ты должен был говорить — вместо повтора?

Я немного растерялся.

— Ты просил ее не уходить?

— Нет, не просил.

Достав пакет молока из холодильника, он наливает два стакана и пододвигает один ко мне. В памяти тут же всплывает стакан молока и кусок слоеного шоколадного торта с белым масляным кремом, которые мама держит для меня на ночном столике, но то молоко теплое, оно из стального молочника и предназначено для кофе, мне хорошо знаком этот вкус.

Мы оба молчим.

Затем сосед вновь возвращается к теме:

— И теперь ты ловелас.

Я подумал, что ослышался, или мы с ним понимаем это слово по-разному. Однако Сван не из тех, кто говорит метафорами.

Сказать ему, что я не обнимал обнаженное женское тело — во всяком случае, намеренно — вот уже восемь лет и пять месяцев, или с тех пор, как мы с Гудрун перестали спать вместе, и что кроме моей матери, бывшей жены и дочери — трех Гудрун — в моей жизни вообще не было женщин.

Это, однако, не означает, что меня совсем не трогают женские тела; напротив, некоторые из них приводят меня в волнение и напоминают, что я мужчина. В бассейне, поплавав, женщина ступает на бортик, с ее тела ручейками стекает вода; бассейн открытый, а на улице около нуля, и от женщины поднимается пар; молодой месяц, выглянувший из облаков, освещает всю эту картину. Возможно, я даже случайно дотрагивался до голой руки, стоя в очереди рядом с женщиной, одетой в футболку с короткими рукавами, или женщина, склонившись, касалась меня волосами. Мне также вспоминается девушка, которая меня стрижет. Стоя позади меня, она моет мне голову и массирует виски, говоря при этом, что у меня хорошие волосы. Однажды я спросил, о чем она думает, на что девушка, рассмеявшись, ответила: «Об одном человеке и рецепте». Нет, мне определенно нужно стреляться, разорвать тело стальной пулей, чтобы ощутить его.

— Просто какие-то приятельницы Авроры полюбопытствовали у нее, не в поиске ли ты сейчас. Она спросила меня, и я ответил, что нет. Затем они поинтересовались у Авроры, нет ли у тебя женщины, она осведомилась у меня, и я ответил «нет». Тогда они захотели узнать, ходишь ли ты в кафе или в театр, и я сказал, что не ходишь. Когда они спросили, читаешь ли ты книги, я ответил Авроре «да», и она передала мой ответ приятельницам. Это их, похоже, заинтересовало, и они захотели узнать, какие книги ты читаешь, и я сказал, что романы и стихи, тогда они спросили, исландские или переводные, я предположил, что и те, и другие.

Неожиданно для себя я говорю:

— Я тут подумал, а не мог бы ты одолжить мне охотничье ружье. На выходные.

Если его и удивила моя просьба, виду он не подал. Напротив, утвердительно кивнув, снял фартук и повесил его на спинку стула, будто уже давно ждал, что я заговорю об оружии. Сван исчезает в гостиной и, судя по звукам, отпирает шкаф. Я тем временем рассматриваю две фотографии на холодильнике: на одной из них Сван в шерстяном джемпере рядом с собакой, на другой — Аврора в компании улыбающихся женщин. Они в походной одежде и обуви, полгруппы на корточках, как на фотографии футбольной команды. Вскоре возвращается Сван с ружьем и ставит его у стены рядом со шваброй. Кивает в сторону фотографий: