Отель «Савой» - [17]

Вся местность кругом печально красива. Она напоминает отцветающую женщину. Всюду дает о себе знать осень, хотя листва на каштанах еще темно-зеленая. Осенью следует быть где-нибудь в другом месте, хотя бы в Вене, видеть Рингштрассе, усыпанную золотистою листвою, видеть дома, напоминающие дворцы, и улицы — прямые и нарядные, как бы готовящиеся принять знатных гостей.

Ветер дует со стороны фабрик, пахнет каменным углем, серый туман обволакивает дома; в общем, вся эта картина напоминает вокзал — нужно продолжать путешествие. До меня издалека доносится резкий свист поезда; народ уезжает далеко.

В голову мне приходит мысль о Бломфильде. Куда, собственно, он девался? Ему следовало бы давно быть здесь, фабриканты волнуются, в «Савое» все приготовлено. Куда же девался Бломфильд?

Гирш Фиш ожидает его со страстным нетерпением. Быть может, Фишу теперь представится случай выйти из состояния вечной нужды: ведь разговаривал же он с отцом Бломфильда, отцом, которого звали Блюменфельдом, с Иехиелем Блюменфельдом.

Я вспоминаю о лотерейном билете, полученном от Гирша Фиша. Цифры 5, 8 и 3 надежны. Сочетание их представляется мне верным. А что, если на мой билет выпадет выигрыш? Тогда я мог бы еще остаться в этом интересном городе, мог бы еще немножко отдохнуть. Мне торопиться некуда. Нет у меня ни матери, ни жены, ни ребенка. Никто не ожидает меня. Никто по мне не тоскует.

Однако я сам тоскую, например по Стасе. Я охотно пожил бы с нею год, или два, или даже пять лет; я охотно поехал бы с нею в Париж, если бы мне удалось выиграть перед самым моментом отмены лотереи правительством. Тогда бы мне не пришлось переуступать Александру мою комнату и мне не нужно было бы попрошайничать у своего дяди Феба.

Тираж назначен на следующую пятницу. Надо ждать неделю, но так долго я не могу тянуть со своим ответом Александру. Вопрос должен быть решен до завтрашнего дня.

Приходится проститься со Стасей.

Когда я явился, она была одета и собиралась идти на представление.

В руках у нее была желтая роза. Она дала мне ее понюхать.

— Я получила много роз — от Александра Белауга.

Быть может, она ждет, чтобы я сказал: «Отправьте цветы обратно». Быть может, я и сказал бы это, если бы не явился, чтобы распрощаться навсегда.

А теперь я проговорил только:

— Александр Белауг снимает мою комнату. Я уезжаю.

Стася остановилась — на второй ступени, — мы как раз собирались вместе спуститься вниз.

Быть может, она попросила бы меня остаться. Но я не глядел на нее и не остановился, напротив, упрямо спускался вниз, как будто бы нетерпение охватило меня.

— Итак, вы определенно уезжаете? — говорит Стася. — Куда?

— Я еще сам в точности этого не знаю!

— Жаль, что вы не хотите остаться. Не можете остаться.

Больше она уже ничего не сказала, и мы молча прошли вместе до «Варьете».

— Придете вы сегодня после представления на прощальную чашку чаю? — спросила она.

Если бы Стася не задала мне этого вопроса, а коротко и прямо пригласила бы меня, я бы согласился.

— Нет!

— В таком случае счастливого пути!

Прощание это было холодное, но — между нами ведь ничего и не было! Я даже цветов не дарил ей.

У цветочницы в отеле «Савой» были хризантемы.

Я купил их и послал через Игнатия в комнату Стаси.

— Барин уезжают? — спрашивает Игнатий.

— Да.

— Дело в том, что для господина Александра Белауга нашлась бы комната, если вы только из-за этого уезжаете.

— Нет вообще приходится уезжать! Подайте завтра счет!

— Цветы эти для Стаси? — спросил Игнатий, раньше чем я вышел из лифта.

— Для мадемуазель Стаси!

Я проспал всю ночь без сновидений. Завтра или послезавтра я уеду. Издалека донесся свисток локомотива, длительный и резкий. Люди уезжали далеко. Прощай, отель «Савой».

XIII

Алексаша был человеком светским. Он знал, как приняться за дело. Он был ветрогоном, но — сыном Феба Белауга.

Он явился точно в назначенный час, теперь уже в другом изящном костюме. Целый час он разговаривал о всякой всячине и не проронил ни слова о нашем деле. Он заставлял меня ждать. У Алексаши времени было достаточно.

— В Париже я жил у мадам Бирбаум. Она — немка. Немки — лучшие в Париже хозяйки. У мадам Бирбаум две дочери. Старшей больше четырнадцати лет. Но даже если бы ей было тринадцать, то ведь тут особой точности не требуется. Ну, вот однажды приехал какой-то двоюродный брат госпожи Бирбаум. Я как раз совершил экскурсию с Жанною, но та мне не давалась. Короче сказать, спустя два дня я возвращаюсь домой, ключ при мне. Вернулся я ночью, иду, чтобы никого не будить, тихохонько, как говорится, на кончиках пальцев, не зажигаю света, снимаю с себя только сапоги и сюртук, подхожу к постели и хватаюсь — ну, как вы думаете, за что? Прямехонько за груди маленькой Елены.

Она спала у меня, так как приехал кузен; или, быть может, мадам Бирбаум нарочно все это подстроила; короче, что произошло после этого, вы легко себе представите.

Я могу себе представить.

Алексаша переходит к новой истории.

Человек этот пережил бессчетное число приключений за свои паршивые двадцать два года. Одна история вызывает другую, та — третью и т. д. Я уже более не слушаю.

Внезапно в залу файф-о-клока вошла Стася. Она кого-то разыскивала. Мы были единственные в зале. Александр вскочил с места, побежал ей навстречу, стал целовать ей руки, привлек ее к нашему столу.