Отель «Гонолулу» - [35]

Ко всем этим соображениям примешивалось еще одно, хорошо знакомое и жителям материка. Люди даже радуются, когда гомосексуалист убивает своего партнера или совершает иное уголовно наказуемое преступление, будь то воровство, оскорбление действием или нанесение ущерба чужой собственности («орудием преступления стала обутая нога») и так далее, поскольку это дает публике возможность смаковать подробности и ханжески возмущаться вроде бы не гомосексуализмом как таковым, хотя на самом деле осуждается в таких случаях именно «извращение»: снова оказалось, что они куда хуже нас с вами!

Публика, это скопище чопорных соглядатаев, потирает руки, когда какая-нибудь маргинальная личность убивает своего собрата, когда замертво падает на ринге боксер, когда прилив выбрасывает на берег утопленника. Ради этого же ознобного восторга люди сбегаются на петушиные бои, где оба противника лишены лица, лишены личности. Мы видим лишь наносимые удары, нас интересует только исход борьбы, победителя не отличить от побежденного. Мексиканские батраки-сезонники задыхаются в товарном вагоне, заключенные рвут друг другу глотки, гангстеры и разъяренные геи сводят счеты — их смерть никого не волнует, она не бросает никакого отсвета на жизнь обычных людей. Сами напросились.

Чип убил Амо Ферретти в парке Кахана-бич в Пуналуу, и это не вызвало ни ужаса, ни громкого скандала. Ни один человек не испытал той судороги страха, что сотрясает любого при сообщении о каком-нибудь жутком преступлении в спальном районе: я живу неподалеку! Я часто проезжаю по этой дороге! Там живет мой лучший друг! Мой сын ходил в школу с тем парнем, которого убили! Это могло случиться со мной! Ужас граничит с похвальбой.

Но когда дело касается гомосексуалистов, гангстеров, мексиканских иммигрантов, каждый говорит себе: «Со мной такого случиться не может!»

Всем казалось, что убийство стало естественным итогом свары между Чипом и его любовником. Люди спрашивали, как и где это произошло, а не почему, хотя именно на этот вопрос публика получила самый неожиданный ответ.

По Вайкики распространился слух, достигший ушей Бадди Хамстры, — слух настолько нелепый, что сперва ему отказывались верить. Чип якобы заподозрил неладное (мать не позвонила ему) и в неурочное время, после обеда, явился в гостиницу. Это сообщение мог подтвердить я — я помнил тот день. Чип не мимоходом заглянул, а с каким-то умыслом, с расчетом: при свете дня, без предупреждения, врасплох. Я был на дежурстве, а Чип прошел через служебный вход, быстро проскочил через кухню и поднялся на лифте для обслуги.

— У голубых сильное манао, — пояснил Бадди, что на местном наречии означает: «они нутром чуют». Чип был настроен на одну волну с матерью, он слишком походил на нее.

Чип словно услышал, как мать зовет его из другой части острова. Как верещание напуганной лесной птички — из тех, что отличаются ярким оперением: точно такой же беспомощный вскрик. Он как раз был у Соленого озера возле стадиона «Алоха», в его машине меняли масло. Почуяв беду, Чип позвонил матери, и Бренда, наш оператор, сказала: «Она не отвечает». Не «отсутствует», а «не отвечает» — вот в чем дело. Как-то подозрительно это прозвучало.

Как только масло сменили, Чип, не дожидаясь, чтобы заменили и воздушный фильтр, помчался по шоссе Нимица в Вайкики. Оставил машину не возле отеля, а дальше, на авеню Кухио, и вернулся назад пешком. Повара видели, как Чип вбежал внутрь, а через несколько минут выбежал снова, «гонясь за своим приятелем».

То, что Чип увидел — так гласила молва, — потрясло его. Он не постучался, открыл дверь своим ключом и услышал из спальни сдавленный вопль. Там он и застиг любовника. Амо Ферретти яростно насиловал мать Чипа — крупный, совершенно обнаженный волосатый мужчина неистово вонзался в тощую, дряблую, беззащитную с виду старуху. Эта ужасная сцена показалась Чипу чем-то вроде извращенного издевательства над ребенком: словно жестокое животное напало на маленькую девочку, — ведь его мать без одежды была тощей, почти бестелесной, как ребенок. Смуглый португалец заставил ее широко раздвинуть ноги и со всего маху врезался в нее, а она, содрогаясь, хватала ртом воздух. Насильника застигли в миг преступления, сын стал свидетелем надругательства над матерью. В ту же ночь он убил негодяя.

Значит, все привычные детали «голубого» преступления — истерическая ссора, погоня на машинах, вдребезги разбитый череп — лишь внешне следовали знакомой схеме. На самом деле это преступление вовсе не было «голубым».

Когда после ареста Чипа сделались известны эти подробности, на человека в оранжевом комбинезоне, отбывавшего срок в исправительном лагере на Оаху, излился поток сочувствия и симпатии. У него был благороднейший мотив для убийства — любовь к матери. Он отомстил за ее честь, размозжив подонку череп в прибрежном парке. Преступление во имя справедливости. Некоторые в Гонолулу собирали подписи за освобождение Чипа, но его мать в этом не участвовала.

Если Чип убил ради нее, чтобы отстоять ее честь, а то и жизнь, почему родная мать избегала сына? Этого вопроса никто не задавал.