Отечественная война 1812 года глазами современников - [22]

Я принял с благодарностью новую сию милость, зная, что в противном случае попадусь в руки французам, то есть в крайнюю гибель. Видя, что в экипажах моей благодетельницы поместилась только некоторая часть имущества ее, а прочее с людьми, за невозможностью взять с собою, оставляемо было в Москве, — не смел я просить, чтоб взяли мой чемодан и прочие вещи, почитая себя счастливым и потому уже, что сам не умру в руках неприятеля. Итак, весь свой багаж и при нем человека оставил я в Москве. Я надеялся, что ему удастся найти вагенбург[37] и взять там моих лошадей, а на противный случай оставил я ему большую часть бывших тогда у меня денег, чтобы он купил лошадь и догонял меня по Коломенской дороге.

На другой день по выезде нашем вступили в Москву злодеи и ограбили дом моей благодетельницы; мое имущество также досталось им в руки. Человек мой, пробыв несколько времени в плену, нашел случай уйти ко мне, и хотя, впрочем, был ограблен, но оставленные мною у него деньги, по честности своей, сохранил и возвратил мне. Благодетельница моя, как нежная мать, пеклась о моем спокойствии, отказывая себе в оном во всю дорогу; сама помогала мне перевязывать раны и без слез никогда не могла смотреть на сие; сама даже готовила мне кушанье!

Приехав в Рязань, остановились мы у родного брата моей спасительницы, господина генерал-лейтенанта Ивана Петровича Ляпунова. Тут оказали мне новые знаки человеколюбия. Сей почтенный генерал, увидя мое страдание, в ту ж минуту послал за лекарем и сам помогал при перевязке моих ран. Слезы, виденные мною в глазах его, показали мне всю чувствительность, все благородство его сердца!

Вскоре по приезде нашем в Рязань спокойствие и там поколебалось: неприятель делал покушения на Коломенскую дорогу. Жители знали вежливость новых ордынцев, а потому никто не хотел их дожидаться. Стали выезжать из Рязани туда, кто где почитал себя безопаснее. Почтенный брат моей спасительницы, отъезжая в свою деревню, убедительно просил меня, чтоб я поехал с ним, но та, которая спасла меня от погибели, никак на сие не соглашалась; таким образом казалось, что сии великодушные люди хотели переспорить, кто из них более должен оказать человеколюбия.

В это время чувствовал я от ран моих более мучения, нежели когда-нибудь; почему и остался, по совету лекаря, в Рязани. Я просил мою благодетельницу, чтоб она подумала о себе и ехала дальше, ибо не только приезжие из Москвы, но и самые рязанские жители выезжали из сего города. Она отвечала: «Я была ближе к опасности, и Бог спас; а теперь ничего не будет!»

Чрез несколько дней лекарю удалось в ранах моих ощупать лоскутья сукна с полотном и вынуть их, отчего я в короткое время получил чувствительное облегчение. Жители рязанские выезжали из сего города более и более; почему и спасительница моя, взяв меня с собою, поехала в деревню к своей матери. Почтенная, с лишком восьмидесятилетняя старушка приняла меня, как сына. Будучи сама столь слаба, что не могла выходить из комнаты, приказывала она каждый день приводить меня к себе, осведомлялась о моем состоянии, составляла для меня разные припарки и одною уже сострадательностью делала раны мои не столь мучительными. Но чрез несколько дней я опять стал чувствовать боль нестерпимую; лекаря близко не было, бывшие со мною лекарства также все вышли.

Мне известно было, что в Касимове учреждена гошпиталь, почему и просил я мою благодетельницу довершить свои милости, приказав отвезти меня туда. Она сама видела сию необходимость и немедленно приказала приготовить самый покойный экипаж; снабдила меня всем нужным как для дороги, так и на время моего там лечения. При благословениях, с которыми отпускала меня, потихоньку положила она в мой карман книжку с 450 рублями. Приметив это, я стал было отговариваться, но она потребовала, чтоб я непременно взял сии деньги, говоря, что ей известно, как их у меня мало, и что я могу возвратить ей сию ссуду, когда буду в состоянии. Сверх того позволила она мне оставить при себе ее человека на все время моего лечения.

По получении в Касимове возможного облегчения, на обратном пути я был у моей спасительницы. Она, почтенная ее мать и брат радовались сердечно, увидев меня гораздо здоровее прежнего. Мне стоило большого труда упросить мою благодетельницу, чтоб она взяла с меня деньги, полученные мною от нее при отъезде в Касимов.

Вот, милостивые государи, слабое изображение человеколюбивейших со мною поступков. Но кто может выразить ту сострадательность, ту нежную заботливость, которые, не имея ничего вещественного, несказанно облегчают страдания! Итак, я и моя родительница за спасение ей третьего, у него остававшегося сына (два брата мои уже пали на поле брани за Родину) пред лицом всего Отечества приносим ей искреннюю благодарность и молим Предвечного, да ниспошлет Он моей спасительнице всю милость Свою! Равно благодарим ее почтенную родительницу, брата и все их семейство!

Да не оскорбится их скромность сею душевной признательностью!

Сергий Бирюков,

Одесского пехотного полка майор.

Сын Отечества. 1813. Часть 9. № 43. 23 октября. С. 199–203.