Отец - [93]

За месяц с небольшим, который Марина проработала у Соколова, в бригаде не было ни одного долгого собрания. Зато всякий раз после дневной ли, ночной ли смены бригада собиралась на пять минут. Эти короткие собрания Соколов любил и проводил нерушимо. На обязательное свое выступление он тратил не больше одной-полутора минут; выступления рабочих походили на лаконичные реплики по поводу слова бригадира. Если же кто пускался в краснобайство, Соколов предлагал оратору докончить речь письменно и дать читать желающим или отнести в газету для опубликования.

— Красиво поработали сегодня, — так часто начинал пятиминутку Соколов и сообщал о том, что именно было украшением только что минувших восьми часов труда бригады. (Словно он по должности обязан был выискивать весь свой рабочий день это красивое.)

На этих беседах с бригадой Марина и увидела, что Сергей Антонович, как бы раз поставив рабочего на какую-то дорожку, начинал следить, как же тот по ней идет, и все-то направлял его, чтобы протаптываемая им тропа вела к большой столбовой дороге труда всей бригады, всего завода.

Две девушки — Валя Быкова и Миля Уткина — очень не понравились Марине поначалу. Она их сразу определила, как модниц. Но это было бы еще ничего; они были малоприлежны и никак не могли выстоять у своих станков все 480 рабочих минут. Соколов не ругал, не пожурил их даже ни разу за то, что они при всяком удобном случае отправляются в экскурсию по цеху и глазеют, как работают другие люди на других станках. Наоборот, бригадир даже похвалил подружек за их интерес ко всему ходу производства в цехе и сказал:

— В вашей бригаде тоже ведь разные станки. И вот какое дело: каждая из наших работниц умеет работать только на одном станке, а заболей или уйди в отпуск иная станочница — сразу окажется, что она незаменимый специалист, особенно если идет очень спешная серия колец. Да? Так вы, чернявые, пример другим показали бы и начали бы учиться на всех станках работать.

Девушки загорелись. А вскоре ушла в отпуск станочница, которую, кроме Мили, заменить было некому. Она встала к чужому станку и в первый же день выполнила задачу.

— Это в нашем стиле, — похвалил на пятиминутке молодую работницу Соколов.

В «стиле» бригады поступила и Таня Захарова, одна из самых молодых работниц: она научилась сама подналаживать станок.

— Понимай, дядя Вася, да на ус мотай, — сказал перед всей бригадой тридцатилетнему наладчику Соколов. — Так-то, глядишь, и выйдет твоей должности в нашей бригаде упразднение. И ничего не поделаешь: молодежь растет. Да и ты не старик: к новому делу, как молодой, встанешь.

Соколов искал красивое в отношениях между людьми и старался, чтобы его видели все.

Однажды он был свидетелем крупного разговора между мастером соседнего участка и уборщицей Елизаветой Андреевной, которую девушки из бригады Соколова еще по-школьному называли нянечкой. Крепко отчитала «нянечка» мастера за грязь на участке и поставила в пример бригаду Соколова. Этот разговор Соколов посчитал обязанным передать своей бригаде на пятиминутке и расценил его так:

— Можно считать, что мы через Лизавету Андреевну стали активными пропагандистами борьбы за чистоту во всем цехе. А кроме того, от пожилой женщины получили благодарность за уважение к ее труду.

На участке Соколова выходил свой «печатный орган» — листок «Наше слово».

Когда Марина начала работать в бригаде, «Наше слово» боролось с безответственностью. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж» — с таким эпиграфом листок выходил в начале каждой недели, но сначала вывешивался на стене против соседнего участка, а потом переносился в бригаду Соколова; так делалось потому, что бригады-соседи соревновались, и листок рассказывал, как они работают. А когда стало ясно, что руководство цеха, да и завода не обеспечило бригады заготовками нужного качества, «Наше слово» было вывешено в приемной, перед кабинетом директора.

Самую длинную речь Соколова на пятиминутке Марина услышала, когда был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о шестичасовом рабочем дне для подростков.

— Некоторые командиры производства поеживаются, когда правительство устанавливает сокращенный день в предпраздничные дни, увеличивает отпуска по беременности, — так начал свою речь Соколов. — Если по-ихнему подумать, то действительно ущерб производству. У нас вот, к примеру, в бригаде семь человек подростков, это значит, с первого июня каждый день бригада будет работать на четырнадцать часов меньше. А в месяц? — Соколов прищурил глаза. — Чтоб восполнить потерю, нам нужно всем лучше работать. Потому Верховный Совет и дал сроку месяц, чтобы мы за это время подготовились, чтобы улучшение условий труда наших подростков было результатом повышения производительности нашего труда. Понятно? — Соколов помолчал, оглядел лица людей. — Ведь к чему дело идет? Нашу бригаду часто называют молодежной, оно в действительности так почти и есть. А годы-то идут. Придет время, и станем мы бригадой пожилых семейных людей. Будем работать по семи часов, а то и по шести в день; два дня в неделю на отдых заимеем, библиотеки личные заведем, учиться и учиться станем ненасытно. А дети наши как воспитываться будут… — И вдруг Соколов напустился на подростка Леонида Ползунова: — А тебе, добрый молодец, вот что скажу: самый молодой ты у нас, а уж перекуры устраиваешь. Скажите, какая оказия: шестнадцать с половиной лет молодой мужчина не курил, а теперь такая жизненная потребность появилась!.. Тебе, друг милый, выходит привилегия почти год по шести часов работать, это значит, что тебе, может, уже в жизни не видать восьмичасового дня. Ты же минут по тридцати рабочего времени ежедневно на производство табачного дыма будешь тратить. И война уже тебе не грозит, как нам. Что такое голод, ты не знаешь и знать не будешь. Да? Так ты, может, на досуге еще и пивком баловаться для полноты жизни захочешь? А я бы на твоем месте в ответ на заботу партии и правительства сейчас, немедленно взял бы обязательство сто лет прожить, в спорт бы ударился, в учение, чтобы, значит, в будущем всеми благами полного коммунизма вовсю пользоваться… А пока я отцу твоему скажу, чтобы он тебе еще при социализме уши надрал, чтобы на память на всю твою будущую жизнь. Да?