Отец - [86]

Почему никто, даже бабушка с дедушкой, не вспомнили ни разу про ее маму? Они все тут не любят ее?

Сидя на полу, охватив коленки руками и уткнувшись в них лицом, Лида вспомнила все случившееся с ней за последнее время, начиная со слов мамы, что она получила телеграмму и уезжает надолго во Владивосток. Ничему, что ей говорили мама и папа, она сейчас не верила. Когда они ехали в поезде и летели на самолете, папа был такой грустный и все ласкал ее, будто бы ему было ее страшно жалко. И бабушка и тетя Марина ласкают ее больше, чем Алешу и Танечку. И Алеша какой-то чересчур хороший и будто тоже обманывает.

Как будто мама умерла, и все это скрывают…

Так, горестно притихшей около игрушек, и застала внучку Варвара Константиновна.

— Да уж не уснула ли ты, Лидушка? — спросила она.

— Бабусенька, а почему мне мама письмо не прислала до сих пор? — жалким голоском спросила девочка.

— Да ведь далеко. Считай, до Владивостока ехать с месяц надо, а письму оттуда тоже не меньше по почте лететь, — ответила Варвара Константиновна давно припасенными словами.

— Бабуся, ты правду говоришь?

— Как это я тебе могу неправду говорить? А ты, если наигралась, выбеги-ка на улицу, поищи деда, скажи: бабушка, мол, по делу зовет.

Лидочка покорно пошла из комнаты.

Варвара Константиновна рассказала об этом разговоре с Лидой Александру Николаевичу. Старик только головой покачал в ответ. Он знал, что жизнь внучки в его семье устроена только с виду, что он и Варвара Константиновна делают все, что должны делать дедушка и бабушка, а перед чем-то главным, что неизбежно они должны сделать, бессильны. И он все больше и больше злился на Митьку и его «кукушку бесхвостую» — только так он называл про себя Зинаиду Федоровну. Его сердили нежности Марины и Варвары Константиновны, которые те проявляли к; Лиде. «Уж больно чересчур, только тоску на девчонку нагоняют», — думал он. Любя, жалея Лиду, сам он стал относиться к ней попроще, порой и построже и, наверное, а этом пересаливал, потому что однажды Варвара Константиновна сказала ему:

— Ты, Саша, поделикатней будь с Лидушей: она тебе не Алешка.

— Вон что! А в чем разница? Оба они Поройковы и внуки мои.

— Я не о том. Лидуша, она ведь из другой жизни, из другой семьи, не простой.

— То-то, что не из простой, а из… не знаю, как и назвать вертеп ихний. А жить ей вот приходится в самой простой семье. И привыкать к настоящей жизни надо. Ишь, вы вон с Мариной рядите ее, наглаживаете. Скоро износит она свой гардероб… Это, когда она у кукушки бездельной жила, та ее могла расфуфыривать для забавы. А у вас и вкусу нет того, да и по ателье мод бегать вы непривычные. И будете одевать девочку, как все люди на поселке своих детей одевают… Вот разве что насчет пианино да французского вам подумать. А?

Старик начинал непозволительно для него волноваться, и Варвара Константиновна прикончила разговор, но потом он не раз возникал снова и стал походить на затянувшийся спор.

Оба старика, каждый про себя, очень хорошо понимали, что толкуют вслух не о том, не о главном; придет время, и на вопрос Лиды, почему мама не шлет ей писем, уж невозможно будет сослаться на долгий путь до Владивостока. Не отец, не мать Лиды, а именно они, старики, рано или поздно должны будут рассказать внучке о том, что на всю жизнь ляжет ей на душу тяжелым камнем.

IV

В последнюю субботу мая Лида пришла из школы, опоздав против обычного на час, но, как всегда, оживленная и голодная. Она переоделась в домашнее платьице, повесив форменное школьное на плечиках в стенной шкаф, вымыла руки и вошла в кухню.

— Ты где же это разгуливала? — спросила Варвара Константиновна. — Жду-пожду тебя, суп с плиты не снимаю…

— Ах, бабусенька, мы сговаривались. Завтра идем в лес на прогулку, — ответила Лида, ее глаза сухо и жарко блестели, а лицо было озабоченно. — Приготовь мне, пожалуйста, еды… Чтобы с собой на маевку, в лес.

— Еды? На какую такую маевку, — не понимая, спросила Варвара Константиновна. Она лишь видела, что внучка увлечена какой-то затеей. — На-ка вот пока, — Варвара Константиновна налила в миску супу. — Да иди в зал: там поешь и там потолкуем — видишь, я тут приборку затеяла. Иди, иди, там потолкуем… Только какая же это маевка, если июнь на носу? Отложили бы уж до каникул.

Лида поставила миску на уголок стола.

— Ну и что же, что июнь на носу? Весь месяц, бабусенька, был холодный. Помнишь, всей школой мы хотели ехать на Волгу? Не поехали из-за плохой погоды, все воскресенье дома просидели. А теперь тепло! А каникулы? Как только нас распустят из школы, так много детей уедет… А есть такие, кому ехать некуда.

— Все, все, я, Лидушка, поняла, — остановила девочку Варвара Константиновна; последние слова внучки ее напугали: Лиде тоже некуда было ехать на лето. — Ладно уж. Погоди, вот тетя Марина с работы придет, велю ей тебе на завтра пирожка испечь.

Лида, взяв свой суп, ушла в комнату. Быстро поев, она убрала за собой и упорхнула на улицу. Через час она вернулась огорченная и уселась на диван, пристально глядя на деда, точившего на оселке бритву.

— Что же не гуляешь? — спросил Александр Николаевич, чувствуя, что у внучки к нему есть дело. — Лето уже на улице, считай. Теплынь. Красота.