Отец смотрит на запад - [7]

С жирным пятном на школьном сарафане Катя проходила год. Она научилась прятать его между складками, прикрывать руками или учебником. Делала она это на автомате, когда одноклассницы нарочито громко обсуждали ее внешний вид. Иногда Кате становилось так стыдно, что она давала себе обещание исправиться и больше времени уделять своему внешнему виду. Но потом возвращалась домой, подменяла уставшую мать, чтобы та сходила в церковь, и до позднего вечера нянчилась с Маратиком.

Катя думала, что будет ревновать маму к братику и ненавидеть его за это. Но мать так мало внимания уделяла сыну, что Кате становилось жалко ребенка, похожего на ожившую куклу. Она прижимала его к себе, и теплый орущий сверток успокаивался. И чем чаще Катя подходила к плачущему малышу, не в силах больше слышать его крики, пока мать занималась своими делами, тем чаще Наина оставляла ее присматривать за Маратиком. В конце концов она приноровилась делать уроки с Маратиком на руках. От этого все домашние работы были написаны корявым почерком, словно в черновике, а на обложках тетрадей и книг красовались пятна от моркови, тыквы, мяса и всего, из чего Катя делала пюре для брата. Иногда крошки будто намеренно прятались в ее колтунах, чтобы повеселить соседей по парте.

– Неряха! – слышала Катя.

Она облизывала соленые цыпки на руках и по привычке поднимала плечи, защищая голову. На нее после таких кричалок обрушивался учебник или портфель. Катя обзывалась в ответ, кидалась драться, но, так как была одиночкой, всегда проигрывала. Больше всех Катю задирал сын Аманбеке – Тулин. Он был старше Кати на одиннадцать месяцев, но из-за плохой успеваемости и постоянных драк остался на второй год и заявился в школу не первого сентября, а четвертого.

– Катюха! – громко крикнул Тулин, вваливаясь в класс.

Услышав знакомый голос, Катя обрадовалась и отложила ластик, которым терла каракули Маратика в тетради по арифметике.

– Закинь соплю за ухо! – пронеслось откуда-то с задних рядов.

Катя обернулась и увидела брата. Тулин заржал, завернул верхнюю губу и цыкнул слюной между передними зубами. Катя почувствовала, как по шее заскользило что-то теплое и отвратительное. Одноклассники противно захихикали.

– Ну? Ну? И что ты мне сделаешь? Споешь, как твой тупой братик?

– Козёл! – крикнула Катя.

– Козё-о-ол, козё-о-ол, – запел Тулин, подражая голосу Маратика, и попятился.

Катя подскочила к Тулину. Она схватила первое, что попалось ей под руку, с чужой парты и со всей силы зарядила брату по лицу. Кровь брызнула на ее белую блузку и украсила красными кляксами. Катя с удивлением и как будто со злорадством посмотрела на металлическую линейку и, положив ее обратно на парту в выемку для ручек, вышла из кабинета. Она не видела, как Тулина, залитого кровью и слезами, увезли в травмпункт с разбитым носом. Ее это и не волновало – в отличие от пятен на единственной школьной блузке. Она застирывала следы крови на груди в школьном туалете, когда туда ворвалась Аманбеке, которой кто-то сказал про драку в школе. Она подскочила сзади, схватила племянницу за шею и прижала к стене. Катя не успела почувствовать страх. Сначала удивление, холод от кафельной плитки на щеке и сразу боль от посыпавшихся ударов той самой линейкой.

Целый месяц Тулин ходил с багровой грушей на лице и отрывался на Кате, как только мог. Чемпион по плевкам во дворе, Тулин завоевал этот титул сначала в классе, а затем и во всей школе.

От Тулина и его плевков Кате некуда было укрыться.

Если с рождением сына Наина отдалилась от семьи, то Серикбай, наоборот, подобрел даже к дочери. Хоть он не замечал синяков, которые Катя приносила из школы, но регулярно привозил детям необычные игрушки из дальних поездок. Зачастую Маратик был еще мал для них, и все доставалось Кате. А в рейсы он ездил часто. Аманбеке говорила, что он это делает, чтобы заработать хорошее приданое для дочери и наследство для Маратика. И чем толще становился конверт, куда отец откладывал деньги, тем чаще мать уходила молиться.

Раньше, чтобы «побыть наедине с Богом», она ездила в город, но, когда в поселке заговорили о строительстве храма, Наина зачастила на пустырь, где временной церквушкой стал списанный с железной дороги вагон пассажирского поезда. Она уходила туда, как только укладывала сына на дневной сон. Примерно в это время у Кати заканчивались уроки, и она сломя голову бежала домой. Маратик обычно спал, но иногда она находила его в кроватке плачущим и запачканным. Тогда она брезгливо относила его в ванную комнату и струей воды сбивала с него подсохшие какашки. Испачканную одежонку она скидывала в таз и заливала горячей водой, отчего вонь еще сильнее заполняла комнату.

– Эй, Улбосын! Ты дома? – Аманбеке всегда открывала дверь своим ключом.

– Да-а! – крикнула Катя, впопыхах вытирая плачущего Маратика.

– А чем так пахнет, Улбосын? – Аманбеке заглянула в ванную.

– А ты догадайся с трех раз, – ответила Катя папиной фразой.

Аманбеке быстро забрала Маратика и схватила Катю сзади за шею, словно за шкирку.

– Ты еще будешь мне дерзить? Если мать тебя не научила, как надо разговаривать со взрослыми, я научу.