Отец смотрит на запад - [38]

Так жизнь и оборвалась на дне стакана, мрачно подумала Аманбеке и представила тело брата, укутанное в саван и оставленное в склепе. Женщины по обычаю не поехали на кладбище, но Тулин сказал, что все мужчины удивились, какой большой и даже красивый получился склеп из ворованного кирпича. Там же он договорился, что утащит и продаст еще партию.

«Может, и выкрутимся, – думала Аманбеке. – Может, и не все так плохо. Наверняка в квартире припрятаны деньги. Только корову жалко».

– Аже, аже! – В комнату с криком влетели запыхавшиеся Рстушка и Жанока.

– Ну, чего вам? – устало спросила Аманбеке, мысленно подсчитывая свадебные и похоронные долги.

– Какая Айнагуль хорошая! Смотри, что она нам дала! – Младшая девчонка поднесла к лицу Аманбеке ладошку, та не глядя кивнула.

– Хорошая, хорошая, – согласилась Аманбеке. – Не то что вы, мухи.

Девчонки возбужденно хихикнули. Им было все равно, где носиться, на свадьбе или похоронах. Аманбеке шуганула сестер и посмотрела на сноху, как ей самой казалось, с добром.

Та будто и не спала после свадьбы: драила посуду, свою и набранную по знакомым, выбивала корпе, пекла традиционные семь лепешек для соседей и разделывала вместе с Тулином корову. Разве что перепачканные в крови халат и платок не успела постирать, бросила, поди, куда-нибудь в угол.

Как все-таки жалко Буренку!

Аманбеке снова прослезилась. Сидевшая рядом Марина сочувственно погладила ее по спине.

Прошло семь дней с похорон. Аманбеке, взяв с собой сына, приехала навестить могилу брата.

Тулин снова взял у Булата так и не починенный «жигуль». Пока они пробирались по валкой дороге сквозь клубы рыжей пыли, машина словно покрылась неотмываемой ржавчиной. Найти место упокоения Серикбая было несложно. Прямоугольный грубый склеп возвышался над соседними захоронениями как минимум на метр.

В мавзолее стояла сладковатая трупная вонь. Аманбеке стянула платок с головы и прикрыла им нос. Ей казалось, что вонь идет не от тела брата, а от пропитанных мясокомбинатом кирпичных стен.

– Кирпич твой помечен злом, сын, – тихо сказала Аманбеке.

– С чего вдруг? Ты несколько месяцев назад хотела из него новый коровник построить. Тогда что-то ты не видела никакого зла, – ехидным и, как показалось Аманбеке, чужим голосом ответил Тулин.

– А ты не остри. Жену свою на место будешь ставить, а мать – не смей. – Аманбеке, поставив в угол истертый веник, которым заметала с пола мелкий мусор, вышла наружу подышать.

Чужие склепы были гораздо меньше последнего жилища Серикбая, но они были сделаны из нового ровного белого и красного кирпича. Над некоторыми поблескивали золотом расписанные куполки.

Аманбеке было позавидовала, что кто-то лежит себе мертвый в такой роскоши и проблем не знает. Но тут же укорила себя за мысли о смерти. Когда речь шла о жизни и смерти, Аманбеке становилась суеверной. Даже на похоронах брата она отказалась петь песню-плач об усопшем, боясь привлечь внимание смерти к своей персоне.

– Вот кому-то делать нечего, тратит такие деньжищи, чтобы и на кладбище выпендриться, – произнес подошедший к матери Тулин.

– И то правда, – тепло ответила мать, прикинув, в какую копейку вышел бы самый скромный склеп, не будь у нее такого предприимчивого сына.

– А ты дверь заценила? – хвастливо сощурился Тулин.

– Дверь? – удивилась Аманбеке.

– Да ты глянь только, тоже с работы притащил. Красивая и прочная. А замок какой!

– Обычно не ставят двери…

– Ну, так это когда мертвого закапывают в землю. А когда на столах оставляют, дверь обязательно нужна, или ты хочешь, чтобы собаки растащили дядю по поселку?

– Ой, не нравится мне это все, сынок. – Аманбеке кивнула в сторону покойного брата на постаменте. – Он так и сказал: «Не закапывайте, а оставьте на этой… лавке»?

– Ну да, говорил: «Маратик придет за мной, а откопать не сможет».

– Ойбай, он совсем мозги пропил, а мы, как дураки, уши развесили.

– Ну, хочешь, закопаю его? – вяло спросил Тулин.

– Нет, балам, воля покойного! Раз так хотел, пусть так и будет. А замок зачем?

Аманбеке сделала глубокий вдох и снова вошла внутрь.

– Да бесхозный валялся, вот и прихватил для комплекта. Зато бомж никакой не зайдет и не насрет. Труп никто не утащит, – в спину матери затараторил Тулин. – А если сам Серикбай, как Маратик, решит побродить по поселку с песнями, тоже пусть попробует через такую дверь просочиться. Хрен там!

– Так, а если Маратик отца не смог бы выкопать, разве смог бы с замком справиться? – прогундосила Аманбеке в зажатый нос.

Около каменного стола, на котором лежал запеленутый брат, Аманбеке увидела выцветшую пачку сигарет, которая выглядела так, будто ее саму похоронили много лет назад. Подумала, что кто-то из мужиков выбросил без всякого уважения к покойному, и взглянула на мумию.

Тулин поймал взгляд матери и тоже уставился на подмокшее коричневое пятно на саване.

– Кажется, кое-кто уже посрал, – захихикал он.

Аманбеке строго зыркнула на сына.

– Ну что опять не так? Гассал при мне из него все выдавил, видать, запоздавшая порция. Говнистый все-таки был мужик.

Мать с сыном, прихватив мешочек с мусором, вышли из склепа. Тулин с трудом закрыл массивную дверь, процарапав на глине борозду, и вставил в скобы тяжелый, размером с гирю, ворованный замок. Ключ торжественно отдал матери.