Отец - [43]

Куприянов каждую субботу ходил в казачий хутор, где, была неплохо подобранная библиотека-читальня купца Панчуткина, и приносил оттуда книги. Он подружился с хуторскими ребятишками да так, что наиболее умные и менее озорные из них не только не залезали в сад воровать недозрелые фрукты, но не позволяли этого и другим.

Старое шомпольное ружье, заряженное солью, висевшее под крышей камышового шалаша, не выстрелило за все лето ни разу.

Сергей Валентинович часто собирал ребят в кружок тут же у шалаша и читал вслух. Ребята слушали, разинув рты, и про Робинзона Крузо, и про Гулливера, и про Рейнеке-Лиса и его проказы, и об Иване-царевиче и Сером волке, и о Красной шапочке. О героях этих нетленных книг я впервые узнал из уст Куприянова. Иногда к слушателям примыкали и взрослые — работавшие в саду девчата и парубки. Тогда арендаторы начинали бранить «студента» и грозили прогнать его.

Хуторские подростки, да и многие великовозрастные парни полюбили обходительного, умного и вежливого «студента». Но особенно без ума от него были ребятишки. Каждое воскресенье он собирал из них ватажку и расставлял в саду посты, обещая награду — конфеты, карандаши, тетради, переводные картинки и чтение новых интересных книжек. И сад надежно охранялся самыми отъявленными в недавнем прошлом воришками, а Сергей Валентинович уверенно уходил в хутор к моему отцу. Он шел не с пустыми руками: обязательно нес с собой какую-нибудь новую книгу. Как сейчас, вижу его, всегда бодрого, веселого, в опрятной, старательно выстиранной полотняной косоворотке, опоясанной плетеным пояском с кистями, в соломенном бриле в жаркую погоду и в фуражке студента горного института, со следами молоточков на выцветшем околыше, в пасмурную и дождливую.

Я был влюблен в Куприянова не меньше, чем другие его слушатели и друзья. Я старался подражать ему во всем — голову держал высоко и щурился так же, как немного близорукий Сергей Валентинович. Я носил вздутые на коленях штанишки и ситцевую, с латками на спине и локтях, рубашонку, но старался носить эту одежду на такой же манер, как и Куприянов, — подвязывал рубашку веревкой.

Заметив это, мать посмеялась, но вскоре сшила мне из черного сатина такую же косоворотку и упросила отца купить в станице шнурковый поясок с кисточками. Я даже разговаривать старался, как Куприянов, — чуть на «о» и нажимая на твердое «г», что получалось очень смешно и вызывало улыбку даже у моего кумира.

При встречах со мной он всегда ерошил мои белесые, выцветшие на пекучем степном солнце вихры, говорил глубоким и теплым голосом:

— Ну, степнячок, как поживаешь? Птичьих гнезд много разорил? Слыхал я, вы тут гнезда разоряете. Этого делать нельзя. Я вот книжку тебе, отцу и матери про зверей принесу, такую великолепную.

И принес в одно из воскресений том Брема в роскошном издании. Эта книга всколыхнула жизнь нашей семьи, как приход необыкновенного умного гостя. Сначала Куприянов сам растолковал красочные иллюстрации этой книги, потом вслух прочитал особенно интересные случаи из жизни животных.

Перед нашими взорами распахнулся изумительный, дотоле не ясный для нас мир. Мое воображение было потрясено, оглушено, взято целиком в плен бородатым немцем Бремом.

Вот бежит по саду, прячась между листьями травы, молчаливый еж. Сколько раз я кололся о его иголки, брал его обвернутыми тряпкой руками. Мне хотелось узнать тайну его существования, заглянуть в скрытый от людских глаз ежовый мир. И Брем открыл мне эту тайну.

А вот и волк, и медведь, и лиса, и житель далеких жарких стран лев, и свирепый тигр, и носорог, и громадный, как дом, слон… Я слыхал о них только из сказок или видел на картинках. А книга рассказывала о них, об их жизни, повадках, характерах. Звери были злые и смирные, умные и глупые, доверчивые и хитрые, храбрые и трусливые. У каждого из них был свой нрав, свое отношение к человеку.

По вечерам допоздна, не жалея керосина, отец и мать читали вслух Брема, а я слушал, затаив дыхание, готовый не спать до утра. Мне и во сне виделись дикие звери. Я охотился на них с отцовским ружьем в темных тропических джунглях; звери с жутким ревом бросались на меня, а я спасался от них бегством, влезая на деревья; я скакал на диких лошадях, отчаянно вскрикивал и просыпался весь в холодном поту.

Теперь я не просто разглядывал пойманного отцом крота или хомяка, а сразу же переносился к книге Брема, силился представить себе то, о чем прочитали в ней отец и мать. Казалось, сама природа заговорила со мной многоголосым языком, дополнила раскрытыми тайнами многое, о чем не умел рассказать отец.

— Скажи на милость, — часто говорил он теперь, поймав какого-нибудь степного подземного зверька, — вот знал я, что ты тварь вредная, шкодливая — морковку и пастернак портишь, а того, что червей, жучков вредных уничтожаешь, не знал. Ну, если так, живи на здоровье, только на огороде не попадайся. Да скажи спасибо Брему.

Куприянов свое обещание все-таки выполнил: принес матери ситцу на платье, чем очень растрогал ее, и новую книгу. Это была «Атмосфера» Камилла Фламмариона. С Бремом пришлось расстаться — наступил срок сдавать его в библиотеку; на смену Брему пришло новое, не менее интересное, захватывающее…