Отец наших отцов - [5]

– Она жестокая. Беспричинная жесткость – роскошь истинных начальников, – важно изрек Максим Вожирар.

Вопреки своим сатирическим статьям, в которых он высмеивал человеческие пороки, этот журналист необычайно угодлив с любым начальством.

– За это их и уважают, – заключил Жислен Бержерон, завидовавший Вожирару, ходившему у Тенардье в любимчиках.

– Раз так, я лучше уйду из этой редакции, – мрачно сказала Лукреция.

– Не стоит. Если ты не будешь продолжать упираться, все будет хорошо, – ответил Франк Готье. – Она отвергла бы любое твое предложение просто потому, что любит ставить новичков на место. Особенно женщин. Она женщин не любит. Но я хорошо знаю Тенардье. Она быстро вспыхивает и быстро остывает. Брось ты это недостающее звено, найди другую тему. Типа «надо ли сводить бородавки со ступней». Об этом она тебе не помешает написать. К тому же ей ужасно нравятся такие статьи.

Лукреция обвела взглядом присутствующих.

– Бедные мои друзья, вы так трепещете перед ней? Я вас действительно не понимаю! Вам неинтересно узнать правду о происхождении человека?

– Нет, – признал Жислен Бержерон.

– Мне тоже, – подтверждает Флоран Пеллегрини. – Мой отец был алкоголиком. Возвращаясь из пивной, он осыпал меня затрещинами. И я совершенно не хочу знать, кто его породил. Они наверняка были еще хуже.

Лукреция стучит ладонью по столу.

– Эй, ребята! Я серьезно! Происхождение человечества – это главный вопрос. Откуда мы? Почему люди появились на этой земле? Почему ты, Максим, и ты, Жислен, почему вы здесь, в одежде, пишете статьи вместо того, чтобы голыми собирать с деревьев зрелые фрукты? Откуда мы? Более потрясающей темы и не существует. Мне наплевать на бородавки на ступнях. Меня не волнует наследственная гомосексуальность. Мне чихать на сотню самых богатых французов. Сейчас, кстати, я нахожусь среди самых отсталых представителей человечества и с изумлением констатирую, что они почему-то называют себя журналистами. Я всегда считала, что к этой профессии по праву принадлежат самые любознательные и передовые люди. А вас, я вижу, интересуют только отношения с властью внутри вашей редакции.

Франк Готье большими глотками осушил кружку и счел нужным осадить юную стажерку:

– Так, малышка, давай-ка вспомним об уважении к старшим. Кто ты такая, чтобы нас судить? Здесь ты никто и ничто. Если хочешь, чтобы тебя приняли как полноправного члена в наш журналистский круг, пригнись и сиди тише воды, ниже травы.

Лукреция встала, чтобы уйти.

– Ладно, я поняла. Предложу эту тему в другой еженедельник.

Флоран Пеллегрини схватил ее за локоть.

– Подожди, не будь такой чувствительной. Если все будешь принимать так близко к сердцу, долго в журналистике не продержишься. Дай подумать, может быть, есть способ выйти из положения.

Лукреция высвободила руку, поскольку Пеллегрини успел как бы ненароком коснуться ее груди.

– Ну, и в чем твоя идея?

Ее коллега произнес лишь одно имя:

– Исидор Катценберг.

Все стали рыться в памяти, пытаясь вспомнить человека с таким именем.

– Вы не помните Катценберга?

Жислен Бержерон нахмурился.

– Катценберг? Которого прозвали «научным Шерлоком Холмсом»?

– Он самый.

– Он ни слова не написал за последние десять лет, – напомнил Максим Вожирар. – Говорят, он живет отшельником в каком-то замке.

– Возможно, но это не имеет значения. Он писал о науке так, как пишут детективы. А это ведь именно то, что ты хочешь сделать?

– Катценберг? Да он выбыл из игры, – пренебрежительно сказал Франк Готье.

Флоран Пеллегрини сделал еще один большой глоток пива и отеческим жестом положил руку на плечо девушки. На этот раз она его не оттолкнула.

– Я убежден, что если малышка сумеет пообщаться с ним и заразить его своим энтузиазмом по поводу недостающего звена, то он сможет помочь. Прямо скажем, не каждое утро убивают палеонтологов с мировым именем. Катценберг точно на это клюнет. А если он согласится влезть в это дело, то его подписи будет достаточно, чтобы убедить Тенардье.

Изумрудно-зеленые глаза Лукреции засияли. Она достала записную книжку:

– И где живет ваш Шерлок Холмс?

7. ЗАПРЕТНЫЕ ПОМЫСЛЫ

Прямо за ним.

Гиена прямо за ним.

ОН знает, что она не прекратит преследование.

В этой игре обязательно должен быть победитель и побежденный.

Гиена набирает скорость. Переходит с рыси на галоп. ОН делает то же самое. Его пересохшие ноздри быстро втягивают воздух, который ОН резко выдыхает ртом. Кровь, бешено пульсирующая в мышцах, кипит.

Гиена мчится во весь дух. Она собирается схватить его, собирает все свои силы. Его молекулы напрягаются в поиске глюкозы, способной увеличить энергию бега. Но страх замедляет поступление углеводов. ОН чувствует, как паника, его вечный враг, поднимается от пальцев ног к голове. Узнает пощипывание в венах, признак поступления чистого адреналина.

А собратья все не приходят ему на помощь, гиена побеждает. Паника захлестывает его. И тут происходит нечто странное. На пике отчаяния ОН словно слышит щелчок в мозгу…

Словно в его разуме открывается дверь. Ему кажется, что ОН покидает тело. ОН видит себя со стороны. Ему кажется, будто весь этот ужас происходит с кем-то другим, ОН лишь наблюдатель.