Отец и сын - [7]

— Справлю, Порфирий Игнатьич, справлю в момент.

Устинья склонила голову, повернулась и вышла. Посмотрев ей вслед, Бастрыков подумал: «Ишь, старый хрыч, какую ладную бабу высватал: в два раза моложе себя».

Когда гости расселись вдоль стены, хозяин выдвинул из угла кресло на середину комнаты и, опустившись в него, положил ногу на ногу. «Ведет себя с нами без робости, будто мы одинаковые с ним перед советской властью», — промелькнуло в мыслях Бастрыкова.

— Уж как я рад, уважаемые товарищи, что в этом таежном царстве появились наконец новые русские люди! — без умолку, тем же складным, певучим говорком сыпал хозяин. — Все эти тридцать лет я душевно страдал от своего одиночества. Но мне всегда казалось, что недалек тот день, когда взоры русских людей обратятся на Васюган. И вот этот долгожданный час наступил. Не нужно ли в чем помочь вам? Рад оказать любое содействие.

— Ну какое там содействие! — отмахнулся Бастрыков, про себя подумав: «Ишь ты, благодетель нашелся! Посмотрим вот, как запоешь, когда я права свои выставлю».

— О вашем прибытии я узнал от остяков, — воодушевленный вниманием коммунаров, продолжал Порфишка. — Они приплыли ко мне встревоженные, испуганные. «Друг Порфишка (так они зовут меня за всяк просто), люди на Белый яр прибыли. Худо будет, беда будет». Я спрашиваю: «А какие люди-то? Русские или татары?» Остяки говорят: «Русские». — «Ну, говорю, коли русские, то беды никакой не будет, вы от русских-то, говорю, когда-нибудь худо видели? Тридцать лет я с вами живу, хоть раз кто-нибудь вас обидел?» Тут мои остяки расплылись в довольстве, позвал я их в дом, покормил обедом, угостил водочкой…

Все это так не походило на то, что рассказал в коммуне старик Ёська! Бастрыков переглянулся с Митяем. Алешка посмотрел на отца и опустил голову, недоумевая, пораженный враньем Порфирия Игнатьевича.

— Дело тут такое, гражданин Исаев, — прервав наконец хозяина, заговорил Бастрыков. — Как председатель коммуны и по поручению Томского губисполкома хочу кое-что сообщить вам. Во-первых, губисполком назначил меня своим уполномоченным по всему Васюганскому краю. Мне даны большие права как представителю советской власти и ее губернских органов. На эти права имеется мандат. Ознакомьтесь.

Бастрыков достал из кармана брюк кожаный бумажник, раскрыл его и подал в развернутом виде синеватый лист бумаги.

— Надюшка, принеси-ка очки! — крикнул Исаев, с жадным любопытством, но с опаской принимая от Бастрыкова мандат.

Надюшка стремглав выскочила откуда-то из другой комнаты, проскользнула к письменному столу и тотчас вернулась с очками. Девчонку очень интересовало все, что здесь происходило. Подав деду очки, она замерла, приоткрыв рот. Но он не позволил ей оставаться в этой комнате.

— Беги скоренько к матушке Устиньюшке, помоги ей, — строго сказал Исаев.

Когда девочка ушла, Порфирий Игнатьевич, надевая очки, пояснил:

— Внучка моя. Сиротинка. Отец — сын мой — погиб на войне, а мать в прошлом году умерла от сыпного тифа. Вот и воспитываю теперь.

Не теряя больше ни одной секунды, он принялся читать мандат. Читал долго, шевелил губами, иногда вслух произнося отдельные фразы или их окончания:

— «На товарища Бастрыкова возлагается… разрешение спорных вопросов, связанных с использованием охотничьих и рыболовных, а также земельных угодий… Защита коренного населения от всяких видов эксплуатации, обеспечение интересов бедноты, батрачества, а также лиц середняцкого имущественного состояния… принятие надлежащих мер к охране общественного порядка и защите безопасности Советского государства… Товарищ Бастрыков наделен чрезвычайными полномочиями… Председатель губисполкома… Секретарь губкома РКП (б)… Председатель губчека…»

У Исаева на висках выступили капли пота, он побледнел, развернутый лист бумаги дрожал в его руке. Он с полминуты молчал, стараясь справиться с волнением и не выдать его коммунарам. Было от чего волноваться: тридцатилетнему владычеству его на Васюгане наступал конец.

— Все понимаю, товарищ Бастрыков! — наконец воскликнул Исаев, чувствуя, что молчать дальше невозможно. — Хочу заверить вас: в моем лице вы будете иметь одного из самых ревностных своих помощников.

— Помощи мне от вас никакой не нужно, — резко сказал Бастрыков. — Но законам советской власти вы обязаны подчиняться без всяких разговоров.

Исаев не ожидал такого крутого поворота. Он скорее рассчитывал на иное: за его предложение о помощи председатель коммуны бросится к нему с распростертыми объятиями.

— Законам? А я их не нарушаю. Порфирий Игнатьевич Исаев у советской власти не последний гражданин.

— Ну, ты не хвались. Какой ты гражданин, про то советская власть сама знает, — щуря глаза, сердито сказал Бастрыков и добавил совсем уже сурово: — Хорошие граждане с остяков не вымогают пушнину.

— Ах, сукин сын Ёська, наябедничал! — всплеснул руками Исаев. — Да вы знаете, товарищ Бастрыков, Ёську я, по крайней мере, сто раз от голодной смерти спасал, он до конца жизни обязан мне.

— Выходит, что помирать не давал, чтоб соболей побольше с ихнего брата собирать.

— Напрасно вы, товарищ Бастрыков, такие взгляды имеете. Остяк двуличный. Пока ты его кормишь, он тебе в глаза смотрит, а как насчет платы заговорил, он готов нож в горло всадить.