Отец Джо - [40]

Другие считали дома Элреда Зиллема нелюдимым, однако он заполнил пустоту в моей черепной коробке. Этот прямой человек, обладавший обширными познаниями, смело рассуждал на сложнейшие философские и теософские темы — те, от которых отец Джо предпочитал уходить. Узнав аббата получше, я разглядел в нем, помимо прочего, и глубокое мистическое начало, которое так ярко контрастировало с несколько приземленной святостью отца Джо.

Аббат происходил из знатного немецкого рода с гамбургскими корнями, он стал бенедиктинцем в Даунсайдском аббатстве. Дому Элреду и нескольким монахам, среди которых оказался и тот знаменитый историк дом Дэвид Ноулз, все меньше и меньше нравилась мирская направленность Даунсайда, чья богатая и престижная частная школа имела многочисленные связи среди мирян; они начали агитировать за создание новой общины, которая вела бы жизнь созерцательную и руководствовалась Уставом гораздо более строгой трактовки. Однако монахи потерпели неудачу, а дом Элред оказался в Квэре.

Этот суровый, аскетичный человек твердо верил в добродетельность дисциплины и порядка и был прямой противоположностью отцу Джо. В общине они оказались моложе многих и подавали большие надежды; несмотря на явные задатки лидерства, эти двое прекрасно дополняли друг друга. Дом Элред и отец Джо символизировали голову и сердце Квэра, они походили на «странную пару»;[26] один руководствовался логикой и прецедентом, другой — чувствами и интуицией. Эти двое были реальным воплощением франко-прусской фантазии Бена и Лили: дом Элред имел самые что ни на есть настоящие тевтонские корни, а отец Джо, хоть и не мог похвастать французским происхождением, большую часть своей жизни провел говоря и думая по-французски, вдыхая французский воздух.

На спектральной линии бенедиктинского ордена они занимали противоположные концы: один — ультрафиолетовый спектр благоговейного страха и приверженности порядку, другой — инфракрасный спектр любви и общинности. Дом Элред придерживался того мнения, что любовь к Господу возникает через страх к нему. Отец Джо постоянно твердил мне о том, что «дорогой мой, мы должны освободить религию от страха». Когда я находился рядом с домом Элредом, меня ни на секунду не покидало ощущение того, что я, как машина в мойке, прохожу через интеллектуальную промывку; только с отцом Джо мне бывало спокойно. Я безо всякого смущения называл дома Джозефа Уоррилоу отцом Джо, но и помыслить не мог о том, чтобы обратиться к дому Элреду Зиллему как к отцу Элу.

В то лето дом Элред отправил меня домой, снабдив приличным списком обязательного чтения по мистицизму; среди прочих в нем оказались Фома Кемпийский, Юлиана Нориджская, неизвестный автор «Облака непознаваемого», святая Тереза Авильская и ее францисканский наставник Бернардино де Ларедо, написавший трактат о мистическом опыте — «Восхождение на гору Сион», — которым в свое время клялась святая Тереза. Аббат также рекомендовал проштудировать Отцов-пустынников, этих суровых и непреклонных столпов раннего христианства.

Фома Кемпийский показался мне скучным, но вот Юлиана Нориджская увлекла. Испанцев я представлял себе ревностными и пылкими, по примеру святого Иоанна Крестового, однако с удивлением обнаружил в них жестокость и абсолютизм — их пути к спасению состояли из десятков досконально продуманных ступеней и этапов, когда духовные упражнения следуют одно за другим, битком набитые сонмом мрачных образов (огромная дверь Благодати отворяется лишь при помощи дверной ручки Непрерывной молитвы, снабженная петлями Безграничного самопожертвования). Временами испанцы прямо-таки ошарашивали меня: в «Восхождении на гору Сион» я прочитал, что путь совершенствования — от самого начала и до единения с триединым Господом — занимает тридцать лет. И это при условии, что вы одолеете его. А то ведь может запросто случиться так, что в конце двадцать девятого года, уже почти на вершине, вам вдруг не хватит воздуха, и вы скатитесь вниз, прямиком к первой стоянке.

Я, парень шестнадцати лет, в своей жажде знаний и опыта упивался таким чтением. И втайне надеялся, что однажды посреди всего этого благочестия, хоть и вдохновлявшего, но дававшегося не без труда, наткнусь на рассказ, притчу, молитву или откровение, которое чудесным образом возвратит к жизни феерические эмоции рая, потерянного мной, сведет на нет разрушительные последствия ночи в аду.

Подозревая себя в заблуждениях, я рассказал о своей надежде отцу Джо.

— Видишь ли, дорогой мой, путь мистиков к Господу состоит из сплошных трудностей. Вот почему его часто называют Путем креста. Идущий годами должен проявлять самоотверженность, выполнять тяжкую работу и блюсти дисциплину, а воздаяние получает редко. Кратких путей тут не бывает. И уж конечно никакой coup de foudre,[27] к которой ты так стремишься. Оставим это пятидесятникам,[28] голосящим на чужих языках. В определенный момент оно, конечно, прекрасно, но что делать с этим завтра? А послезавтра?

Отец Джо отдавал предпочтение тем, кто скорее вдохновляет, чем систематизирует. Он читал Юлиану Нориджскую и «Облако непознаваемого». А вот по поводу Фомы Кемпийского, написавшего в конце пятнадцатого века трактат «О подражании Христу» — образчик набожности, — отец Джо сказал так: