Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков - [4]

. Вот почему империя в Священном Писании сравнивается с сатаной — богопротивником.

Для тех русских, в чьём сознании Царство Небесное подменялось могуществом земным, мессианско–эсхатологическая идея инока Филофея («Москва — Третий Рим») представлялась, по мысли отца Александра, проявлением мощи государства, сложившегося как Московское царство, потом как империя и наконец как Третий Интернационал.

Интересны размышления отца Александра о «многоголовой гидре империи». Россия в XX веке являет нам образ такого чудовища со все новыми и новыми головами. Одна голова — императоры, затем — образы Ленина и Сталина. (Скачок из имперского православия в имперский коммунизм был удивительно прост). В наше время, после того, как эти головы были отрублены, власть пытается опять отрастить что‑то подобное и привлекает к этому Церковь…

Но когда Государство вступает в союз с Церковью, из неё постепенно уходит дар смирения и бедности. Еще Данте осознавал этот соблазн. В «Божественной комедии» он рассказывает, как Церковь («пернатая колесница») превращается в апокалиптического зверя из‑за «дара Константина» — дара богатства. Великий итальянский поэт писал о Католической Церкви, но точно такие же соблазны были и на Востоке. Данте был убеждён, что Бог истребит Церковь, прелюбодействующую с Государством, также, как и Государство (императора), которое совращает её (осуществление этого пророчества мы видели на примере Октябрьской революции).

Катастрофа Церкви в XX столетии была закономерной, но подготовлена она была не в XIX веке и даже не в во времена Петровских реформ. Ее истоки надо искать в первой половине XVI века, когда церковные иерархи совершили предательство по отношению к делу евангелизации, только начинавшейся при Ниле Сорском (его не зря называли «интеллигентным старцем»).

Г. Федотов считал роковой гранью происшедший тогда разгром заволжских скитов, ибо с ними, по его мнению, угасло мистическое в русском иночестве. И дальше «среди (непосредственных — А. Е.) учеников преп. Иосифа Волоцкого (врага преподобного Нила) мы видим много иерархов, но ни одного святого» [4]. Недаром отец Александр называл далёкого от Священного Писания Иосифа, преследовавшего инакомыслящих, типичным идеологом правящего класса. «Очень печально, — говорил он, — что монашество в России стало служить именно этому направлению».

Со временем государственное православие вытеснило евангельскую духовность «нестяжателей» (учеников святого Нила) Домостроем, внешней атрибутикой церковномонастырского богослужения и «преданием старцев». Тем самым была подведена мина под все будущее Церкви в России. Аксаков писал про последователей Иосифа Волоцкого: «Они жандармы и квартальные надзиратели, эти стражи нашего русского душеспасения, хранители догматов Русской Православной Церкви, блюстители и руководители русской совести» [5].

В XVII веке уже было такое развитие монастырей, что «их надо было закрыть, — говорил отец Александр, — потому что они превратились в феодалов, владевших сотнями душ крепостных, живших чужим трудом, и это происходило достаточно долго, так что Господь Бог не мог уже терпеть».

Позже «вместо духовного авторитета господствовал бюрократизм чиновников Святейшего Синода, санкционировавшего насилие в делах веры. И это засвидетельствовано уголовным уложением государства Российского, требующим лишения гражданских прав, ссылки и тюрьмы для каждого, кто отпадал от господствующей Церкви» [6]. Унижение христианства в царской России, по словам батюшки, дошло до того, что священники во время пугачёвского восстания поддерживали Пугачева. И в XIX веке, по свидетельству Н. Лескова, к простым священникам власть продолжала относиться также отвратительно. Немногочисленные таланты гибли в этих ужасных условиях.

Таким образом, истоки нехристианского отношения к личности уходят далеко в историю русского самодержавия, долгого закабаления народа при крепостном строе, в беспредел «дедовщины», творившейся в дореволюционных семинариях и духовных училищах.

Историю Церкви чаще всего рассматривают как историю борьбы с ересями. Но отец Александр предлагал иное видение: для него история Церкви — это история её святости, а история святости — это история евангелизации народов.

Ей всегда противостояли те деятели, которые пытались затормозить движение Слова Божия — сжигали переводы, арестовывали библеистов, разгоняли библейские общества. Нетерпимостью и узостью отличались также церковные чиновники, которые сопротивлялись появлению новых переводов Священного Писания.

Но именно Библия стала первой книгой в истории, переведённой на иностранный язык! Тем самым всеобщий характер Слова Божия был предопределён уже в III веке до нашей эры, когда во времена правления Птоломея II Филодельфа было решено осуществить перевод священных книг Библии на греческий язык.

Этот труд, совершенный в Александрии, сделал Слово Божие доступным всему миру. Уже не только иудеи Палестины, но и те, кто жил в рассеянии, могли прочитать Библию. С этого времени провозвестие Откровения окончательно стало явлением Вселенского порядка. Ибо максимализм этого Откровения не позволяет мириться с победой Божьей правды только в отдельной стране, в отдельной национальной Церкви. Бог хочет торжества правды во всемирном масштабе. И именно Библия открывает нам универсалистский пафос христианства.