Отец Александр Мень отвечает на вопросы слушателей - [47]

Религия – “опиум для народа”… Может быть, это последствия политики?

Опиумом можно сделать все: музыку, искусство… Безусловно, подавление религии причинило огромный вред обществу. Ближе к Богу – ближе к культуре, к самой Истине. Культура, любая, вырастает на религиозном основании, и оно должно быть здоровым.

Бывает, что искусство несет и зло. Значит, оно не от Бога? Как это различать?

Творчество, друзья мои, – от Бога. А как мы его употребим, это уже – от нас. Вот и все.

Когда мы говорим, скажем, о голубом периоде и прочих периодах у художников, то это ведь только отблеск внутренней истории духа этого человека. И никто нас не поставил здесь судить. А в отношении прекрасного… Мне кажется, что все прекрасное – от Бога. От Бога не может быть иное. Даже если человек не сознает этого, даже если он считает себя атеистом, но создает нечто прекрасное, то все равно это Божий дар. Божий дар, анонимно реализуемый. Это же касается и сюжетики, потому что есть мадонны, которые совершенно бездуховны, но есть пейзажи или абстрактные и условные вещи, ничего не говорящие о реалиях духовной жизни, но насыщенные духовностью. Это может быть пейзаж, ветка, натюрморт – все зависит от того, что было в душе у творца. Ведь все равно вы же не подражаете миру, вы создаете свой мир, вы воплощаете дух. Ваши картины – это воплощение вашего духа.

Как Церковь относится к неканоническому христианскому искусству, например, к неканоническим изображениям Христа?

Прежде чем ответить на вопрос, я просто вам напомню. Вспомните Исаакиевский собор в Ленинграде. Там ничего иконного нет. Там все написано под влиянием итальянской и вообще ренессансной живописи. То же самое – в Казанском соборе. Можно это любить, можно не любить, это может нравиться, может не нравиться, но Церковь и Синод это допускали, это освящал митрополит, значит, это допустимо.

Я еще хорошо помню Троицкий собор в Лавре, где поверх Рублева были живописные фрески. И при мне они осыпались и подчищались. Таким образом, в Церкви все это практически допускалось. Обойдите все открытые и открывающиеся московские храмы – все они расписаны живописно. Увы, я сам предпочел бы иное… Пойдите в замечательный Николо-Хамовнический храм на Комсомольском проспекте: чудесный на вид старинный храм, а посмотрите, какая там живопись! Это с французских гравюр ХIХ века, это с Доре, с немецких гравюр и других. Это ХIХ век, Запад. Опять-таки повторяю, это плохо, но это допускается в практике.

Рок-культура, рок-искусство – это черная магия?

Вы знаете, я однажды с моими друзьями-коллегами спел некоторые наши православные песнопения моим друзьям – старообрядцам. Они сказали: “Ну, что это у вас, просто пляски какие-то?” У них совершенно другая мелодическая основа. Они поют “Христос воскресе” – это можно полчаса петь, а у нас это поется за секунды, как марш. Каждая эпоха и каждая культура имеет свой ритм. И когда поется пасхальный канон, он поется быстро-быстро. Это взято Римским-Корсаковым в “Снегурочку”: “Воскресения день, просветимся люди…” – это почти плясовая музыка. А найдите и послушайте болгарскую пластинку с пасхальными византийскими песнопениями – вам покажется, что вы слышите муэдзина, что это поют мусульмане, – такое растянутое восточное пение. Значит, каждая культура, каждая эпоха имеет право создавать то, что ей созвучно. Наш митрополит Ювеналий, которому недавно по телевидению задавали подобные вопросы, ответил: “Я не понимаю этой музыки, но если молодежь может в этом выразить свой дух, то это прекрасно”. Возьмите оперу “Иисус Христос Суперстар”. Там отвратительное либретто, безумные слова, – слава Богу, что их никто не понимает, но музыка – отличная, местами она очень одухотворенная, живая, просто великолепная. Значит, дело не в рок-музыке, а в том, как она употребляется. Демонической можно было бы сделать даже симфоническую музыку, можно сделать ее даже оккультной. Давайте вспомним Скрябина: он прямо ориентировался на оккультизм, но он и без всякого рока достигал этого.

Расскажите о Вашем отношении к Тарковскому.

Тарковский был очень неоднозначен. К сожалению, мы с ним мало встречались, хотя и учились в одной школе. Он шел очень сложным и трудным путем. У него были увлечения разными восточными доктринами, и я видел в этом только одно: что этот творческий, мечущийся человек не мог найти истинно христианский источник. Вместо этого он читал разные теософские книги. Ведь мы выросли в сталинское время, жили, учились в школе. А что нам вбивали тогда в голову? Книги о религии мы могли доставать только из-под полы. Я читал церковные книжки из-под полы, а он доставал теософские, и что попадало, тем и питались. Но, как мне говорили, с ним впоследствии произошли определенные трансформации в сторону христианства, поэтому он завещал похоронить себя по-христиански.

Что касается его фильмов, то его “Жертвоприношение” я не понял. Мне показалось, что он что-то искал, но не нашел. А “Андрей Рублев” – это фильм, в котором он приблизился, еще не понимая, но уже чувствуя, к очень важным христианским истинам. И одна из этих истин заключается в том, что, как говорил поэт, “чем ночь темней, тем ярче звезды; чем горше скорбь, тем ближе Бог”. В кошмаре истории, как чудо, родилось видение “Святой Троицы” Рублева. Это было так, и Тарковский сумел это показать.