Отец Александр Мень - [192]

Однако эта гипотеза не соответствует той парадигме, в которой жил и работал батюшка. Ведь на любые предложения заниматься политикой отец Александр всегда отвечал отказом. Даже когда в эпоху «Перестройки» у него появились широкие возможности поддержать демократические преобразования в стране, он неизменно говорил о том, что нужно спешить донести людям Слово Божие. «Я помню одну из бесед с отцом Александром, когда он с глубоким восторгом говорил о тех возможностях, которые открылись сегодня для Церкви, — рассказал митрополит Ювеналий в памятный день похорон отца Александра. — И я спросил его тогда: „Вы популярный человек. Почему же не баллотировались в народные депутаты?“ И он мне ответил со свойственной ему искренностью и детской простотой: „Владыко! Когда нам заниматься политикой? Сегодня мы имеем возможность день и ночь Слово Божие проповедовать, и я полностью отдал себя этому“». Журналист парижской газеты «Русская мысль» Александр Тарасов писал в этой связи следующее: «Александр Мень с редким упорством отказывался поддержать попытки „радикалов“ подтолкнуть политические процессы в стране, отстаивая идею медленного мирного эволюционного пути и — в первую очередь — сознания»[356]. Родственники отца Александра не верят в то, что он держал у себя какой-то компромат, поскольку он резко отрицательно относился к подобным вещам, а знакомым священникам советовал не использовать, а сжигать такие материалы.

Ольга Чайковская в «Литературной газете» так описывала стиль работы группы следователей под руководством Лещенкова: «Пространные рассуждения следователей вопреки закону не содержат ни единой ссылки на листы дела, то есть никаких доказательств». Действительно, никаких подтверждений участия сионистских или антисионистских сил в убийстве священника найдено не было — налицо было затягивание следствия. Очевидный провал работы Лещенков камуфлировал рапортами о раскрытии других уголовных дел в процессе данного следствия.

В 1994 году следователь Московской областной прокуратуры Вячеслав Калинин сменил на посту главы следственной группы Ивана Лещенкова, продолжавшего прорабатывать различные варианты сионистской и антисионистской версий убийства. С подачи нового следователя 2 декабря 1994 года появилось заявление о том, что убийца отца Александра Меня арестован и признал свою вину. На этот раз убийцей священника объявили Игоря Бушнева, ранее судимого и пьющего. История с Бобковым повторилась в новой модификации.

По версии следствия москвич Бушнев со своей невестой Галиной Аникейчик 8 сентября отправились в Хотьково, где проживала теща Бушнева. Они были пьяными, и в электричке у Бушнева произошел конфликт с людьми, которые выставили его из вагона за несколько станций до Хотькова, а Галину оставили в вагоне. Бушнев дождался следующей электрички, после чего поехал к матери Аникейчик, но там Галины не было. Ее тело нашли на рельсах у станции Семхоз в ночь с 8 на 9 сентября — Галина Аникейчик погибла, попав под электричку. Бушнев об этом не знал, переночевал у ее матери, а утром с похмелья взял топор и поехал искать обидчиков, но из-за того, что голова была мутной, сел не в ту сторону. Поняв это, на станции Семхоз он сошел и увидел человека, похожего на одного из тех, что выставили его из электрички, после чего убил его топором. Как и Бобков несколькими годами раньше, он «чистосердечно» признал свою вину, но был оправдан летом 1996 года, поскольку была доказана его невиновность.

Политическую версию убийства отца Александра одновременно выдвинули два депутата Верховного Совета РСФСР, близкие друзья отца Александра — священники Глеб Якунин и Алексей Злобин[357]. Эта версия состоит в том, что стремительно растущая известность отца Александра категорически не устраивала КГБ, влияние которого в стране всегда было значительным. Власть постепенно начала осознавать, что выход на передний план духовного лица, проповедующего подлинное христианство, полностью противоречит ее намерениям. А намерения КГБ, еще в бытность Андропова его главой, состояли в том, чтобы заменить рассыпающуюся на глазах коммунистическую идеологию на некое «государственное православие» — православие без Христа, подобное тому, за которое ратовало общество «Память». Для власти была бы выгодной трансформация «коммунистической морали» в «управляемое православие», но такой духовный лидер, как Александр Мень, проповедовал совсем иные ценности, и КГБ необходимо было его ликвидировать.

«Я убежден в том, что КГБ непосредственно виновен в его убийстве, — говорит Глеб Якунин. — Скорее всего, они использовали свою агентуру или нашли убийцу из тех ненавистников, которых и сейчас в Лавре много, или из тех мракобесов, которых много в церкви — крайних радикальных консерваторов (он ведь был евреем и реформатором). Ведь он мог начать постоянную широкую проповедь на телевидении, что имело огромную силу… Но главным, на мой взгляд, было то, что, когда церковь перестала вмещать всех желающих услышать его слово, он начал создавать свои „десятки“ (малые группы), чтобы те, кто подготовлен, вел кружки христианизации. Вот это, я считаю, для чекистов явилось самым страшным. И это стало причиной того, что они решили его ликвидировать. Понятно, что в алтаре и за ящиком полно стукачей и там всё контролируется. Но попасть в квартиру к людям, которые никак не относятся к церковной иерархии, для них было невозможно. Они посчитали, что это — граница, которую он перешел. После убийства КГБ и Прокуратура вели игру „холодно-горячо“. Если следователи областной прокуратуры шли по правильному пути, то КГБ „бил им по рукам“, чтобы они прекратили отрабатывать этот вариант, т. е. КГБ специально загонял следствие в тупик. Это является косвенным свидетельством того, что убийство отца Александра было совершено по распоряжению Госбезопасности. <…> Еще немного, и он вышел бы на широкую проповедь на центральном телевидении, и он бы в любом случае погиб, как Иоанн Креститель. Судьба подлинных пророков быть гонимыми и даже убитыми своими врагами»