Отец Александр Мень - [189]

Несколько прихожан Новой Деревни, не дождавшись отца Александра, поехали в Семхоз, а оттуда, узнав о трагедии, — в загорский морг. «Ужас от его гибели был ни с чем не сравнимый, мистический, связанный не просто с его кончиной, но с непереносимым сознанием, что жизнь, которая была явлена в отце Александре, могла быть убита, — вспоминает Андрей Еремин. — Смерть батюшки вызывала яростный протест против этой гибели любви, добра, света».

На следующий день тело было перевезено в Сретенский храм Новой Деревни и находилось там вплоть до 11 сентября. 11-го, в день усекновения главы Иоанна Предтечи, были похороны. Все священнослужители были облачены в белые ризы, символизирующие Божественный Свет. В этот прохладный и пасмурный день как будто природа скорбела вместе с прихожанами Сретенского храма. Всё пространство церковного двора, и рядом за его пределами, и даже на крыше — было заполнено людьми. Несколько молодых людей стояли на звоннице с зажженными свечами. Стояли молча, почти без движения в течение нескольких часов. Митрополит Ювеналий, служивший литургию, разрешил вынести гроб из храма и поставить его во дворе, чтобы все могли проститься с батюшкой. Решено было дать слово каждому, кто захочет сказать. Люди молча выстроились в очередь и стали постепенно подходить ко гробу.

Здесь были все, кто смог, кто успел вернуться из отпуска, прилететь из Крыма, из других городов и стран… Фазиль Искандер[350], бывший очень близким для батюшки человеком, с которым совсем недавно они вместе были в заграничной поездке; Марк Розовский[351], в театре которого отец Александр читал лекции… Здесь стоял давний друг отца Александра Григорий Померанц[352], который скажет впоследствии о потере батюшки: «Убийство о. Александра сперва просто ударило по лбу. Это было почти физическое чувство, поэтому я точно помню место удара. Потом, на похоронах, спокойно и печально заработало сознание, и я вдруг увидел, что мы вступаем в новое время мучеников»[353]. Владимир Лихачев, обнимая свою молодежь, повторял: «Осиротели мы, совсем осиротели…» И здесь же находились приверженцы общества «Память» (Осташвили[354] наблюдал похороны с крыши), сотрудники силовых ведомств, теле- и радиоканалов, телеведущие программы «Взгляд» — Александр Любимов, Дмитрий Захаров, Александр Политковский.

И вдруг неожиданно над головами сотен собравшихся, над раскрытой могилой зазвучала проповедь отца Александра о том, как важно человеку всегда быть наготове, быть в таком душевном состоянии, как будто сегодня или завтра может пробить его последний час и он предстанет пред Господом. «Когда при отпевании отца вынесли на улицу перед храмом, все вышли следом, и осталась Мария Витальевна в пустом, залитом светом храме, в котором гремел, заполняя всё пространство, голос отца, — рассказывает Наталия Ермакова. — Кажется, это была его проповедь о Воскресении, и слова были в точности о нем самом!»

Вспоминает Ольга Ерохина: «…Похороны. Эта митра, надвинутая на измученную голову, — которая так не шла ему и при жизни казалась терновым венком, чем-то безобразным, насильно нахлобученным на прекрасный лоб. Невольник православных обычаев, варварства, терпящий их при жизни, обречен был на такие проводы. Закрыт лик — а любопытные шептали: „Что? Почему лицо закрыто? Изрублено лицо?“ А мы знали, и те, кто ночью был в церкви при гробе, видели: лик его был прекрасен, как свет, — очень бледен, но живой, с чуть рассеченным у брови лбом — вероятно, от падения. Сияющее лицо единственным источником света в сгустившейся черноте».

«Черно-белые кадры, в которых нет чувств, — описывает похороны отца Александра Анна Дробинская. — Новая Деревня, пятитысячная толпа. Вереница людей подходит к гробу прощаться; парни-афганцы, взявшись за руки, держат коридор. Подхожу к гробу с ожиданием ужаса, взрыва отчаяния, слез — кадры в памяти становятся цветными, ощущаю сноп белого света, бьющий из гроба. Прикладываюсь к руке, лежащей на покрывале, и чувствую, что она живая, живее, чем я, чем всё вокруг меня, чувствую любовь, идущую от нее».

Из книги Ольги Ерохиной: «Звонок вечером в день похорон: „Ты прикладывалась к руке?“ — „Да“. — „Она была теплая?“ — „Теплая. Я еще удивилась“. — „Да, и Ася тоже говорит: такая теплая и пушистая рука, живая“. Меня пронзает: „А вдруг ошибка? И он живой?“ — „Нет, я о другом. Дух ведь дышит, где хочет? И он послал его в руку — нам в утешение — теплом. Ошибки быть не могло, ведь было же вскрытие, судебная экспертиза. Это он для нас, нам — последнее тепло. Понимаешь — вопреки естеству…“»[355].

«Я верю, что Господь за тот подвиг, который пронес через свою жизнь отец Александр, примет его в Свои Небесные обители, где нет уже ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но где пребывает жизнь бесконечная», — сказал митрополит Ювеналий на отпевании. Перед тем как опустить крышку гроба, он подошел ко гробу и приоткрыл лицо отца Александра. Оно было совершенно белым, вся кровь была потеряна в день убийства… «Но, поразительное дело, когда открыли гроб, все увидели, что он улыбается, — вспоминает Евгений Ямбург. — Что вполне закономерно для верующего человека. Ибо блаженны пострадавшие правды ради. Для таких по-настоящему верующих людей погибнуть за веру — высшая награда».