Отец Александр Мень - [186]

После лекции, закончив чаепитие, отец Александр с Екатериной и Дарьей вышел на улицу, чтобы направиться на Ярославский вокзал, — им было по пути. По словам Екатерины, это был единственный раз в ее жизни, когда отец Александр задал вопрос о том, нет ли у нее в этот день служебной машины. Так получилось, что служебной машины не было. Внимание Екатерины привлекла одиноко стоявшая напротив входа обшарпанная машина с сидящими в ней четырьмя «крепкими ребятами». «Запишите номер, — посоветовал отец Александр. — Вдруг они охотятся за книгами Никиты Струве» (грузовик с книгами «ИМКА-пресс» незадолго до этого прибыл в библиотеку). «Мы шли по Радищевской в сторону метро, — рассказывает Дарья Беленькая. — Мама и батюшка обсуждали общие дела и планы, которых было много. У меня была не очень легкая сумка. У батюшки тоже был не очень легкий портфель, и я не могла понять: то ли сумка такая неудобная, то ли я неправильно иду, так как всё время на пути к метро я оказывалась то между мамой и батюшкой, то батюшка меня подвигал ближе к себе. <…> Я только помню, что эта дорога к метро была для о. Александра неприятной. Он будто нас с мамой от кого-то закрывал… И когда мы вошли в метро, он успокоился. <…>

Вот мы около Пушкино, нам надо пробираться к дверям. Обернувшись, я увидела за собой батюшку. Я повернулась к нему для благословения. Он положил руку мне на голову, поцеловал и сказал: „Расти, Дашенька, ты такая красивая!“».

Когда на следующее утро Екатерина спросила дежурного милиционера о той машине, он отрапортовал о том, что машина уехала сразу после того, как они со священником ушли из библиотеки.

Наталия Большакова поехала в Новую Деревню в субботу 8 сентября, узнав о том, что отец Александр служит в этот день литургию. Было Сретение Владимирской иконы Пресвятой Богородицы и день памяти святых мучеников Адриана и Натальи. «То, что отец Александр сказал мне тогда, руководит моей жизнью с тех пор постоянно, — пишет Наталия. — Были решены главные вопросы моей жизни. <…> Я успела подумать: „Какая странная исповедь. Я только начинаю говорить, он прерывает меня, словно спешит, а отвечает так, как будто я все сказала и даже больше…“ Он скоро возвращается быстрый, радостный, я продолжаю свое, он опять прерывает меня и говорит такие слова, которые тогда мне как будто не были важны, — я ведь о другом пришла говорить, — а теперь важнее всех прочих. О, как он знал, что очень скоро они мне понадобятся! Что они станут камнем моей веры! И не для меня одной он их говорил. Вот эти слова, окруженные сегодня венцом Славы Прославившего его: „Никому не верьте, кто будет говорить, что наша Церковь не свята. О том, что Церкви конец, сокрушались еще в IV веке, вспомните Иоанна Златоуста. Церковь жива не нами, грешными, а Господом нашим Иисусом Христом. А Он всегда здесь с нами в Своей Церкви. Здесь — продолжение воплощения в истории Иисуса Христа, здесь Его Царство, Оно уже пришло, и врата адовы не одолеют Его“. И он тихо и счастливо, я бы сказала, победно засмеялся и посмотрел на меня».

После службы батюшка говорил с Наталией Большаковой о будущем христианском журнале, который он ее благословил возглавить, обещая в каждый номер давать свои статьи и лекции. «И вдруг среди всего этого творческого радостного обсуждения, — вспоминает Наталия, — он меняется и говорит, глядя мне прямо в глаза: „Вы должны знать, что скоро Вам будет очень трудно. Ваш владыка Леонид[346] скоро умрет, и Вам будет очень трудно!“». Эти слова поразили Наталию, поскольку были для нее полной неожиданностью.

Затем отец Александр увел в свой кабинет Софию Рукову, которая только накануне вернулась из паломнической поездки: «Мы так ждали Вас!.. так скучали… Как хорошо, что Вы снова здесь!» «Эти слова он повторяет снова и снова, — вспоминает София Рукова. — Он обнимает меня, прижимая к себе, словно пытается забрать из меня всю неутихающую боль после потери мужа четыре месяца назад, касается губами лба. Я только едва проговариваю: „Отец! Дорогой! Если бы Вы знали, какое это счастье, что Вы — есть!“ Внезапно он отталкивает меня — лицо серьезно, руки кладет мне на плечи, взгляд — и в меня, и куда-то внутрь себя: „Ничего… ничего…“ Что-то странное звучит в этом „ничего“, но он не дает мне задуматься — вновь прижимает к себе и снова радостно улыбается. <…> От этого повторяющегося „ничего“, от этого взгляда „в никуда“ мне становится не по себе, но отец не дает мне задуматься над этим: „Как Вы нужны здесь!.. Приступайте же! Приступайте… Мы уже открыли школу. Завтра — Ваш урок“. Я понимаю — речь идет о воскресной школе, о которой мы столько говорили в течение года, но я возражаю: „Но я еще не готова…“ Отец будто не слышит: „Завтра — в школу… Приступайте, приступайте… Как хорошо, что Вы приехали…“ <…> А спустя какое-то время он протискивается ко мне (я стою у самой стены, стараясь быть незаметной) сквозь множество жаждущих общения с ним (а его уже ждет машина, чтобы везти в Москву на лекцию), касается моего плеча и — как заклинание: „Завтра — к детям! К детям!.. Постепенно Вы всё расскажете… А пока — к детям“».