Отдохни, Господи, ты устал... - [6]

Несколько раз мы ходили с ней в театр, дважды посетили местную обсерваторию. Так

прошел месяц. Вчера я сказал ей, что люблю ее. Выдал все, что во мне копилось в течение

четырех прекрасных недель. Доказал ей, что воздух обжигает дыхательные пути, когда она

рядом, а сердце превращается в маленькую крыльчатку, перемалывающую мои

внутренности. Достал кольцо, из-за которого пришлось продать дом. Положил на стол два

билета в Скай-таун, где мы могли бы жить, не опасаясь стука в дверь, составления

долбаного анамнеза. Но она развернулась и ушла. Я думал, это просто шок. Но утром

санитары объяснили мне, что доктор Эллисон не разделяет моих переживаний.

- Извините, я на секунду. - Щелчок диктофона.

Я подозвала доктора Чайлда.

- Сорок по шкале Йеля-Брауна. Уведите его, пожалуйста.

- Что с вами, доктор...

- Уведите его! Я прошу! Я сказала, сорок! Уведите!

Я должна браковать.

______________________________________________

[В форме сердца]

Я не человек и я не животное. Что-то я

должен сделать, прежде чем смогу уйти.

(с) Уильям Берроуз

***

Раз. Мы признали свое бессилие перед наркотиками, признали, что потеряли контроль

над собой. Говорят, катарсис начинается с первого шага. Вся эта чушь, о которой твердят в

"двенадцати ступенях", никогда никого не спасала. Ты слезаешь с "крокодила", но

подсаживаешься на групповую терапию. Говоря решительное "нет" коаксилу или

баклофену, ты не исцеляешься, ничего подобного, ты просто становишься немного

вероятнее.

Принцип снижения вреда.

Отдача собственной воли.

Понедельник, среда, пятница. Калейдоскоп отвращения. Под аккомпанемент хорового

кашля усаживаешься на стул, гасишь свет собственным зраком, севшим после сорока

пилюль "нурофена", а вокруг тебя десятки зеркал. У них нет имен. Только позывные, которые я навесил на каждого из них, основываясь на симптомах и признаках употребления

той или иной дури.

Винт. Парнишка лет двадцати, надевший свою, видимо, лучшую рубашку. Ну, судя по

нагрудному карману, который до сих пор не принял форму спичечного коробка. Лицо

мальчишки покрыто свежими кровоточащими язвами. Он постоянно просит налить ему

стакан воды, говорит, в горле пересохло. Типичный представитель "винтовой культуры".

Сам себе изготовитель, постоянный клиент и судья. Красный фосфор, йод и эфедрин.

Сальвия. Нет, она здесь не по причине зависимости от шалфея. На нем вообще не

торчат. Просто курят довольно редко, после чего боятся повторить. Но рано или поздно

люди, соскучившиеся по безумным "трипам", узнают о "Туссине-плюс" - том самом сиропе

от кашля, позволяющим разглядеть фрактальную структуру мира. Доступный диссоциатив.

Тяжелое дыхание, невнятная речь, опасливый взгляд в сторону сидящих рядом

"приятелей".

Круглый. Наверное, самое удачное прозвище, придуманное мной за последние несколько

минут. Здоровяк, постоянно почесывающий собственную мошонку и безучастно

наблюдающий за происходящим вокруг его тучной персоны. Ему нравится танцевать.

Отбивать гигантскими ногами ритм "эйсида" или "хауса", все больше погружаясь в объятия

экстази. Рыжая борода изобилует остатками обеда. Черные мешки под глазами

свидетельствуют о бессоннице, спровоцированной регулярным приемом колес.

Первым к трибуне подался Винт...

Вчера

Никто не хочет думать о неизбежном. Наш разум отторгает понятие смерти, отодвигает

его на второй план, выводя на авансцену идею саморазрушения, приятной деструкции.

Говоря "наш", я имею в виду мой и Марии. Каждый вечер в ее компании заканчивается

приемом "прозака" - старого доброго антидепрессанта. Сегодня все идет не так.

- Мы - улитки, - она улыбается каждый раз, когда произносит эту фразу.

- Или устрицы, - дежурное дополнение в моем исполнении.

Один ученый уронил в аквариум пилюлю "прозака", после чего наблюдал за "неистовым

размножением" своих пресноводных. Мария рассказала мне об этом сразу после первого

совместного приема. Я до сих пор не вижу разницы между людьми и улитками.

Колеса - наше оправдание. Говоря "наше", я имею в виду все человечество.

Два. Мы пришли к убеждению, что могущественная Сила может вернуть нам

здравомыслие.

Аминь, мать твою.

Три. Приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его понимали.

Я сказал - аминь.

И забыл. Нет никакой высшей силы, Бога, сыновей и Вифлеемских девственниц. Есть

одна колоссальная жажда быть к чему-то приуроченным, зависимым от какого-нибудь

пустяка. Любая вера на досмотре оказывается банальным фетишизмом: все эти иконки и

пентакли, кресты и модные рясы, банкноты и виниловые пластинки. Все, чем можно занять

руки или привлечь внимание. Атрибутика воистину верующего: две упаковки "нурофена", бутылка воды, нафтизин. Прозак, постель, душ.

- Сколько сегодня?

- Две тысячи.

- И как тебе? - И так всегда. Я спрашиваю у Марии о каждом ее клиенте, мне нравится

слушать то, как она описывает очередной минет, исполненный на переднем сидении одного

из бесчисленных "Роверов".

- Давай не будем сегодня об этом...

- Расскажи мне! - Я кричу на нее. Но не потому что не люблю ее, а потому что нас это

устраивает.

Мария провела рукой по бедру. Она знает, что последует за новой историей о высасывании

средств. Смотрит в мои глаза, надеется, что в последний момент я остановлю ее, скажу, что