Отдел по расследованию ритуальных убийств - [18]

   «Нет, всё-таки Мессир – великий кукловод», - в который раз подумал Иосиф, убирая трубку в карман. А ему выпало великое счастье быть любимой куклой.

 - Получается, что больше всех наш покойный общался с Яном Бенедиктовичем, - подвёл итог Глеб, когда они возвращались с кладбища. – А я  вижу, старик глаза так ловко прячет! Знает он что-то, чую и без  моих способностей!

   - Мне тоже показалось, что-то недоговаривает наш коллекционер, - задумчиво ответил дядя Миша. – Сколько нам остановок осталось?

   Глеб посмотрел на карту метрополитена.

   - Две.

   - Может, выйдем, Глебушка на белый свет, а? – взмолился Михаил Анисимович. Не могу я в этой подземке. Да и подумать мне надо.

   Они вышли на хмурую осеннюю улицу. Дядя Миша с наслаждением вдохнул полной грудью сырой воздух

   -  Единственная зацепка, которая у нас есть – это непонятная возня вокруг книги Авеля, - начал Глеб.

 - Почему же непонятная? Василий Васильев предсказал гибель Царской семьи. Сбылось? Сбылось!

 - Какой ещё Василий Васильев?

 - Так в миру звали монаха Авеля, - пояснил дядя Миша и продолжил мысль:

 - В утерянной книге, на след которой якобы напал Мордвинов, предсказывается возрождение монархии, и даже называется имя нового царя. Если в убийстве профессора замешана «Тень Сатаны», то вот он, конец ниточки. Именно эта организация манипулировала большевиками, исподволь подводя их к истреблению  Царской фамилии.

 Вдруг Глеб поднял голову и огляделся. Серые, прилепившиеся друг к другу дома смотрели на него тёмными окнами.

 - Дядь Миш, а ведь здесь прошло моё детство. Вон за тем углом наш детдом.

   Некогда мрачное двухэтажное здание с узкими окнами теперь стояло будто умытое, и даже окна на первом этаже были другие. Фасадная краска довольно жизнерадостного цвета, а вместо одной двери на фасаде здания красовались три.  Та, старая, с пугающими маленького Глеба узорами была посередине. Над левой висела вывеска «Компания Евроокна», над той, что справа – «Кофейня». А над некогда парадным входом на металлической, под золото доске чёрными буквами было написано:

                              САНКТ- ПЕТЕРБУРГСКОЕ  ОТДЕЛЕНИЕ

                               МЕЖДУНАРОДНОЙ КОМИССИИ

                          ПО ПРАВАМ СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ.

 - Вот это да! – дядя Миша подёргал за массивную ручку, но дверь оказалась запертой.

 - Одно радует, раз дверь закрыта, значит, в данный момент права сексменьшинств у нас не нарушаются. Да и очереди из обиженных геев и лесбиянок не видно.

 Глеб прикоснулся к двери ладонью. Нахлынули воспоминания, и вновь, как в детстве его охватил страх, непонятная тревога. Отдёрнул руку. «Господи, спаси и сохрани». Дверь лишь с расстояния казалась прежней. Вблизи видно было, что её недавно меняли. Покрытое дорогим лаком дерево не впитывало городскую сырость.

    Он постучал по ней костяшками пальцев. Судя по звуку, за деревом толстый стальной лист. 

   Прохожие оглядывались на них. Должно быть, решили, что двое нетрадиционных пришли в комитет узаконить свои отношения. Закон, разрешающий однополые браки уже был в проекте.

 Дядя Миша потянул ноздрями. Из кофейни доносился аромат хорошего кофе.

   - Пойдём, Глебушка, по чашечке.

   Кофейня располагалась в цокольном этаже, где когда-то была музыкальная комната. Они заказали себе по двойному каппучино, и сели у окна, за которым им виднелись лишь ноги прохожих.

 В кофейне кроме них никого не было.

 - Не густо у вас с посетителями, - вступил в разговор Михаил Анисимович с молодой кельнершей, которая принесла им в чашках горячий, источающий безумно вкусный аромат кофе.

 - Так ведь время ещё детское. Обычно после семи вечера народ собирается. Там уж идёт кофе с коньяком, вернее, коньяк с кофе.

 - А давно здесь кофейня? – спросил Глеб.

 - В августе три года справили.

 Он оглядел помещение. Вон то место, за стойкой, где висело страшное зеркало. А вот здесь стоял старинный рояль.

 - В этом здании раньше детский дом был, - пояснила девушка.

 - Я знаю, - улыбнулся Глеб. – Перед вами один из его воспитанников.

 - Правда? – видимо девице было скучно, и она охотно вступила в беседу. - А я вот тоже с шестнадцати лет живу с бабушкой. Родители погибли.

 - Сочувствуем вам, - сказал Глеб. А что он мог ещё сказать?

   Он посмотрел на девушку. Стройная, светло-русые волосы до плеч, серые глаза смотрят внимательно и печально. Парень с удовлетворением отметил, что не было в ней присущей современным представительницам прекрасного пола вульгарности.

 - А не страшно вам было в этом доме жить? – неожиданно спросила она.

 - А почему вы спросили об этом? – насторожился Глеб.

 - Я в кофейне уже год работаю. Неуютно здесь как-то. С каким бы настроением не пришла, едва зайду, оно портится. Причём, не у меня одной, многие жалуются. Да и посетители больше пятнадцати минут не сидят, хотя кофе наш всем нравится. А весной здесь ночной охранник умер.

 - Как умер?

 - Я утром пришла, а он не открывает. Дверь была на внутреннем замке, пришлось ломать. Слесаря вызывали. Вошли, а он спиной к стойке на табурете сидит, уже холодный. Мёртвыми глазами на стену смотрит.

 Девушка указала рукой на то самое место, где когда-то висело зеркало. Глеб поёжился.