Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир - [96]

В этой заметке речь пойдет не о культуре вообще, а о культуре в жизни православного христианина. Вернее — о месте культуры в христианском воспитании и образовании. Еще раз оговоримся: не о так называемой православной культуре, под которой понимается церковное искусство, православная эстетика и традиции, а о культуре светской, и причем не только русской, но и западной; античной, языческой, — неправославной, которую иногда авторы — культурологи, искусствоведы, педагоги и богословы — привлекают в свои рассуждения только для того, чтобы в невыгодном свете сравнить с культурой православной.

И хотя такой ход мысли привычен и в какой-то мере несомненно оправдан, я не вижу никакой необходимости для православного воспитания конфронтационно противопоставлять культуру православную и неправославную; напротив, есть необходимость найти грань между культурой и псевдокультурой, которая может мимикрировать; она любит не только провозглашать себя единственно возможной, но и рядиться "под Православие". Между тем некоторые проявления псевдокультуры заставляют вспомнить, что археологи называют культурой любую форму существования, отличную от чисто природной, поэтому существует словосочетание "культура отбросов": так была названа стоянка древнего человека на севере Европы, при раскопках которой обнаружилось невероятное количество мусора — и больше ничего существенного.

Само противопоставление православной и всякой иной культуры может привести верующего человека к боязни скомпрометировать себя в глазах единоверцев любовью к светской литературе, поэзии, живописи, музыке, театру. Поэтому неофитская оценка мировой культуры зачастую бывает похожа на инквизиторскую ревизию, после которой ни одно великое творение не имеет права на существование в жизни православного христианина.

Такое отношение к культуре было особенно характерным лет 15 назад, когда в Церковь стали приходить образованные, интеллигентные люди, как раз воспитанные на этой культуре. Может быть, даже естественно, что глубокое обращение ко Христу, связанное с самым серьезным переосмыслением всех прежних ценностей, влечет за собой резкое отвержение прошлого; это характерно для неофитства, более того — временный отказ от светской культуры имеет смысл как аскетическое упражнение, доступное и полезное мирянам (например, постом не ходить в театр, не смотреть кино, не читать развлекательную литературу). Но при этом следует принять во внимание, что суть православной аскетики — в отказе от вещей, которые сами по себе могут быть вполне хороши; мы отказываемся от них не с гримасой отвращения и с неприязнью, переходящей в ненависть, а с радостью, потому что получаем при таком отказе возможность, не сосредоточиваясь на преходящем, серьезнее и глубже устремить свое внимание к вечному.

Но, к несчастью, в деле воспитания, при формировании заново семейных традиций излишнее неофитское рвение заставляло обратившихся родителей "сбросить с корабля современности" любимую ими некогда культуру и лихорадочно заняться поиском того, что бы такого духовно-безопасного можно было бы предложить взамен подрастающим детям. Культуру, призванную воспитать в человеке человеческое, православные родители и воспитатели попробовали заменить культурой церковной. И совершилась подмена. То, что Церковь создала как свою культуру, — это прежде всего ее молитва, то есть самое высокое выражение любви Церкви-Тела Христова, каждого из нас, к своему Создателю. Это и икона, это и наше богослужение, церковное пение и литература, — все, что мы называем православной культурой, — но прежде всего это молитва. А молитве научиться очень трудно, и настоящая молитва — это всегда дар Божий, который дается молящемуся за его труды. Но вот место живописи заняла икона, место музыки и пения (пения добрых, хороших лирических песен) — церковные песнопения на магнитофоне, место поэзии и литературы — чудные писания Святых Отцов. Получился огромный разрыв между сферами душевной и духовной, и детям было предложено, минуя несколько ступеней развития души, совершенно необходимых для последовательного развития личности, войти в область духовных отношений и переживаний. Образовалась некая душевная брешь, вакуум, который в человеке обязательно чем-либо заполняется.

Сейчас можно наблюдать два процесса, одинаково обусловленных непониманием того, как происходит возрастание души. Великое церковное искусство стало профанироваться. К примеру, православная мама кормит своих детей и ставит на магнитофон кассету с "Херувимской". Это ли не дикость? Правда, скоро нашелся выход: начали петь под гитару грустными лирическими голосами "духовные" романсы, которые, при всем своем катастрофически низком, примитивном музыкально-поэтическом уровне, стали провозглашаться чуть ли не новым словом в православной культуре. По сути, между рок-оперой "Иисус Христос — Суперзвезда" и "православным романсом" большой разницы нет; это явления одного порядка, это — псевдокультура.

При этом разрыв между душевным и духовным, этот вакуум, который образуется в человеке, в ребенке, обязательно заполняется. И когда для ребенка на духовном уровне православная культура еще не доступна, современный мир предлагает ему свою сверхдоступную массовую культуру, и мы в воспитании наших детей начинаем проигрывать миру. Получается, что мы пришли к чему-то, что напоминает старообрядчество, когда люди попытались освятить все стороны жизни, довести быт до уровня таинства, а в конечном счете лишились самих таинств. Так может случиться и с нами, и с нашими детьми, если мы разучимся различать священное от профанного. Можно сказать, что те два процесса, о которых я говорил, опираются именно на подобное неразграничение, между тем как давно отмечено, что при правильном понимании этой границы человеку дается драгоценный дар: он ощущает присутствие Бога и в природе, и в творчестве.