Отцы-командиры Часть I - [66]

Отогревшись, пленный начал время от времени судорожно дергать плечами, чувствовалось, что у него в белье, как и у нас, немало вшей. Собрав все свои познания в немецком, я спросил: «Вас махен зи?» Пленный вскочил и доложил: «Партизанен!» Немецкая шутка, давшая вшам название «партизаны», понравилась всем.

Наутро выяснилось, что и на других чердаках и в чуланах нашли еще пять таких же безоружных. В первом батальоне Кошелев представил мне двоих. Один был средних лет. В его бумажнике оказались два креста, медаль и знак двух ранений. Подержав знаки в руках, я вернул их владельцу, но он пренебрежительно выбросил их на стол из своего  бумажника. Через переводчика я сказал, что это его гордость и боевая слава, но он, нагнувшись и заголив себе спину, показал на ней свои «отличия» как истинный фронтовик — глубокие шрамы от полученных ранений — и сказал, что эти шрамы являются его наградами навсегда. Возразить ему было трудно.

Пленные пару дней шли с нами в колонне, мы кормили их с кухни, и они сами напросились нести 82-мм минометы, чтобы утром лучше согреться, у них не было шинелей. А на привалах пели хором некоторые песни, вполголоса помогая Дусе о каждом пройденном участке по непроходимой грязи можно было бы писать и приводить множество примеров, но это просто физически невозможно, и я остановлюсь всего лишь на некоторых, наиболее интересных и поучительных моментах перехода.

26 марта мы впервые встретились с отходящей пехотой противника. В боевом донесении я писал:

«Полк сосредоточился в Посохове. От Винограда отстающих 152 человека, с тылами двигается 121 человек. Обувь пришла в негодность. С полком одно орудие 76-мм и три миномета 120-мм. Перед полком обороняется 166-й пехотный полк 82-й дивизии».

В тот день батальоны заняли Пилипы и Вахневцы ныне Новоушицкого района Хмельницкой области. Были захвачены два миномета, два пулемета, 30 мин, 8 повозок. На поле боя противник оставил 30 убитых и взяты в плен 19 человек. Видимо, за эту незначительную стычку с противником наша дивизия получила почетное наименование «Днестровская», а за форсирование Днепра и длительные бои по расширению плацдарма на правом берегу, где мы потеряли только убитыми 300 человек, и 16 человек получили высшую степень боевого отличия, так и не удостоились «Днепровской». Некоторые наши бывшие соседи по Днепру все же выплакали это почетное наименование, но с большим опозданием.

Так завершался наш месячный марш. Солнце стало проглядывать все чаще. Снова мы повернули строго на юг. Опять сон на ходу, к которому солдаты стали даже привыкать. Замыкал ротные колонны старшина или офицер, он следил, чтобы полусонные не отставали. Если кто-то выходил, то его снова заталкивали в «стадо», так как это невозможно было считать строем. Однажды я увидел заострившийся  нос нашей Дуси, она еле передвигала ноги, и я понял, что она именно сейчас нуждается в помощи, и приказал взять ее на повозку. Аким помог ей, и она сидя тут же уснула и спала до привала. Повозочный даже проверил под ней сено, но оно оказалось сухим, хотя проехала она около десяти часов, а если бы слезла, то он ее без меня снова вряд ли бы взял на повозку.

В заключение расскажу о том, какая была в ту пору борьба за любую лошадь, даже без седла. Я уже писал, что верховая лошадь была положена только командиру полка, его заместителям, начальнику штаба, начальнику артиллерии, командирам батальонов и командирам батарей на конной тяге. Но как я уже говорил, новый командир сразу настоял, чтобы я ехал на верховом коне из взвода конной разведки. После первых дней моей езды конь захромал, наступив на гвоздь, как определил ветеринарный врач.

Я снова шел, как все, пешком, но командир полка снова распорядился выделить мне коня и приказал ехать рядом с ним. В одну из ночей он оставил меня при выезде из села проследить за прохождением всей колонны полка и после доложить о результатах прохождения колонны. Чтобы подкормить лошадь, я заехал во двор, где увидел копну сена, накинул повод уздечки на правую руку, разнуздал и дал коню возможность подкормиться сеном. Сам стоя мгновенно уснул. Сквозь сон услышал понукание лошадей и, проснувшись, увидел, что рука моя так и торчит за полой ватного бушлата, а никакой уздечки и самого коня нет. Стало ясно, что повод был перерезан, а лошадь с седлом была уведена.

Стыдно было признаваться командиру в такой оплошности, но пришлось. И тем не менее он снова сажает меня на предпоследнего коня во взводе и я еду весь день с ним. Коновод присматривает за обоими, когда мы заходим в хату или во двор. Ночью снова такое же задание — пропустить всю колонну до прохождения артбатарей. На этот раз я выбрал место в чистом поле. Слева от дороги была огромная лужа, а посреди нее на крошечном островке стоял телеграфный столб. Вот и решил я заехать на тот островок и там поджидать эти батареи. При переезде лужи вода оказалась почти под брюхо коню, что меня вполне устраивало от происков пехотинцев. Конечно, я слез с коня, опершись  плечом о столб, вскоре уснул, закинув повод на локоть руки, ладонь которой снова отогревал за отворотом бушлата. Сколько я спал — не знаю, но проснулся от понукания лошадей и узнал голос командира батареи 76-мм полковых пушек. Но коня снова не было, хотя рука так же торчала за бортом. Только теперь я догадался, что не предусмотрел похитителя-кавалериста. Я закричал командиру батареи, чтобы он отстегнул переднюю пару упряжки и приехал спасать «Робинзона Крузо» с необитаемого острова. Долго вспоминали с усмешками в штабе офицеры эти мои промахи, тем более что все знали о моей казачьей родословной.