Отцы-командиры Часть I - [51]

В Курганной оказался армейский ансамбль песни и пляски политотдела 47-й армии, о котором раньше мы и  не знали. Его приказано было отправить последним эшелоном вместе с нами, а здесь он ежедневно давал концерты для военнослужащих отправляемых частей в местном клубе. И хотя его репертуар был не слишком богат, мы смотрели почти каждый день. Пропуск на концерт осуществлял Николай, как комендант гарнизона. Во время Пасхальной недели мы питались по-праздничному, так как местные жители делились с нами всем, в том числе куличами и «крашенками». Были деньги, поэтому иногда покупали продукты на рынке, а на станции был продовольственный пункт.

Уже в первый вечер у ступенек почтового отделения, в котором разместилась наша оперативная группа, на двоих старших лейтенантов собрались четверо девушек-подружек. Они вполголоса пели: «Серый камень, серый камень. /Серый камень в пять пудов. /Серый камень столь не тянет, /Как проклятая любовь». На такую «молитву» нас и потянуло. Николай оказался весьма общительным человеком, и мы весь вечер провели на лавочке, разведывая обстановку. Среди девушек оказалась беженка из Питера. Они с матерью еще в сорок первом году эвакуировались на Кубань и трудились здесь, пока и сюда не пожаловали фрицы. Пришлось отходить в горы, где их в станице Исправной настигли моторизованные оккупанты.

Я чуть не воскликнул от неожиданности, но сдержался, и только спросил, как они там пережили нашествие. Она ответила, что там и боев не было вовсе. Наши ушли, а немцы следом за ними прошли в горы. Только и был убит один наш воин, который остался у молодой казачки, но оружие свое спрятал и не сдал полицаям, а когда они пришли забрать оружие, то он открыл огонь и был убит в перестрелке. В полночь Николай решил развести по домам наших певуний, а я остался с беженкой, так как она жила рядом на квартире. Оставшись вдвоем, я сообщил ей, что Исправная — моя родная станица, в которой я закончил семилетку. Назвал нескольких одноклассниц, которые там учительствовали, и она подтвердила, что знала их.

Тогда я спросил: кто же там был старостой? Она меня поправила: не старост, а атаманов выбирало в станицах казачье население. В Исправной избрали Павла Онуфриевича Панченко. Я почувствовал, как у меня прошел мороз по спине, ведь это был родной дядя — старший брат  моей матери, несколько лет являвшийся председателем одного из четырех станичных колхозов, именовавшимся «Знамя Труда». «Ну и как он там служил немцам?» — спросил я. «Да никак, там и немцев не было. Говорили, что он якобы даже отправлял партизанам продукты, хотя партизаны там ничего не делали, спасаясь в лесах». «Ну и какова же его судьба?» — спросил я. «Когда немцы отходили, то с ними ушли и те, кто добровольно пошел работать в полицию, они прихватили с собою атамана, как заложника. Отошли с немецкой армией, и дальнейшая судьба их неизвестна». Эта горькая весть испортила мне настроение на много дней. Своей «новостью» я не поделился даже с Николаем.

Последним эшелоном выехала и наша оперативная группа. Провожать нас пришли все четыре воздыхательницы, и каждая из них подарила нам на память по вышитому носовому платочку. Эшелон держал путь на север. Проехали Ростов, Миллерово и в городе Россошь нас поставили на разгрузку. Это была Воронежская область, которую весной тоже освободили от захватчиков. Управление и штаб армии размещались в центре этого районного городка. Комендант штаба определил нас на постой в крестьянской избе. Переднюю комнату занимали старик со старухой и грудным ребенком дочери-учительницы, сама она размещалась во второй комнате на кровати, а мы там же довольствовались матрацем на деревянном полу. До отхода ко сну молодая хозяйка грустно и неоднократно вздыхала на мягкой постели, а мы не могли помочь ее и своему инстинкту, ибо я заметил, что и Николай почти не вынимает правую руку из брючного кармана, скребя причинное место, так как мои «поселенцы» переползли и к нему, коль спать приходилось рядом. На следующий день я твердо решил побывать в армейском госпитале и достать ту самую мазь, которая помогает от этих насекомых. Когда подошла моя очередь к врачу, я увидел там женщину и бежал без оглядки прямо на городской рынок, где торговали всем, и в том числе трофейными вещами. Купив станочек трофейной немецкой безопасной бритвы и пачку лезвий, я взял с собой пару совершенно нового вискозного трофейного белья, кусок хозяйственного мыла и отправился в чисто поле к речушке, где был кустарник.  

Был конец мая и ярко светило солнце, и хотя вода в ручье была еще холодной, но это меня не особенно смущало. Я разделся и отнес в сторону очень грязное мое бельишко. Мочалкой начал намыливаться и тут же сбривать всю мою растительность с ее обитателями вместе и отбрасывать далеко в сторону. Штук пять лезвий я истратил, чтобы «выкосить» все до пят. На этот раз керосина у меня не было, и я протерся трофейным одеколоном. Жжение было сильным, но слабее, чем от керосина. Я беспокоился за брюки и гимнастерку, но бог миловал, и я никогда уже не имел этих пришельцев, хотя обычные вши водились до перехода госграницы.