Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - [23]

Но Максим почему-то не мог на это решиться. Да и как объяснить Ирми, почему они должны внезапно уходить! — ясно было, что Ирми уходить ещё не хотелось, но Максим не понимал, почему. Дарья надула губки, впрочем, скорее игриво, чем обиженно. При этом она не сводила глаз с «американца».

Максим спросил: «Вы, наверно, только начали занятия и не учили этого?» — «Чего — этого?» — «Законов кашрута». — «Чи-и-во-сь? Какой ещё каш-рупь???» — хрипло пробасил сбоку Вован. Дарья весело обронила: «Не-а! Нам что-то говорили, но мы думали, что это так… древняя история, старые традиции, так сказать, фольклор, что этого уже никто не придерживается!» Ребята нестройно загалдели, девчонки хихикнули. Максим, словно бы не заметив их реакции, ответил: «Значит, вам ещё не объяснили, что это не фольклор, а действующие традиции? Например, как у индусов — не есть говядину. Ведь вы готовитесь принимать гиюр, а уж правила кашрута…» — «Пойми, мальчик, тут у нас курс ускоренный, но подход щадящий, чтобы ребятам хотелось обгиериться. Стало быть, всякие строгости, которые свежему человеку, воспитанному на современной либеральной культуре, чуждой непонятных запретов и ограничений, трудно вот так с налёту воспринять. Нельзя, чтобы они оттолкнули…

У нас же этот самый… э-э-э… экспериментальный курс! Ещё нас приобщат к модной нынче… как-её… Кабале… Потому как сама Мадонна!.. Знаешь, небось!» — снисходительно мурлыкал Вован.

«Но ведь Тора — это основа! Каббала — только когда усвоите всю Тору, когда станете соблюдать… — забормотал растерянно Максим. — Это уже высший пилотаж, такой высокий уровень, что нельзя… э-э-э… профанировать… На высокий уровень выходят постепенно… Мы с другом, например, ещё не вышли». — «Ладно, не бери в голову. Мы твои пожелания об уровнях, пилотажах и протчем… как-там-его… учтём… со временем… И закабалимся по всем правилам! — примирительно подмигнул ему Вован. — Но не сразу!»

* * *

«А я слышал, что в диетических законах евреи хотели как-то выделиться — ради своей избранности. Поэтому я тоже подумал, что в век либерализма и прогресса — это уже прошлое», — сказал сидящий в углу чернявый парень с горячими тёмными глазами. — «Ну, как сказать…! У каждого народа свои традиции — и не только гастрономические. Например, индусы мясо, в смысле — говядину, не едят». — «При чём тут индусы! Я о другом… Меня, знаешь ли, очень смутило это высокомерие, разговоры о какой-то избранности. Раньше я вообще об этом не задумывался… А тут… узнал всякое, и… Ведь мы знаем, что такое — избранный: всё лучшее, уважение, авторитет — избранному!» — «Вот тут ты неправ! — возразил Максим. — Мы, евреи, избраны не на льготы и привилегии, а на очень трудную роль — служить всем народам мира примером святости. Это не привилегия, напротив — очень трудная функция! На самом деле, каждый избран для какой-то своей роли, правда, не каждому удаётся её исполнить, как полагается». — «Во-во! — агрессивно воскликнул Вован. — Хотите свою святость, избранность и исключительность всем навязать! А если народам мира пофиг, не хотят они вашей святости? Тогда что?» Максим пропустил мимо ушей агрессивное вованово «хотите!», хотя такая оговорка побудила бы его задуматься о том, кто он, этот странный Вован. Но ему было куда важнее изложить свою точку зрения черноглазому парнишке, который с самого начала вызвал у него симпатию. Чувствовалось, что парень запутался в восприятии этого и многих других важных моментов, поэтому в основном он к нему и обращался: «О навязать речи в принципе не идёт, даже наоборот! Просто — быть примером. И всё!

Понимаешь? А если не хотят следовать нашему примеру, значит, мы не выполняем свою функцию, не дотягиваем до нашего предназначения и потенциала. В этом наша вина, за что и получаем наказание — по полной, между прочим, программе. Значит, должны сами в себе что-то изменить, чтобы народам захотелось…» — «Во-во!..

Когда хотят навязать мировое господство, обыкновенно так и говорят — чтобы скрыть истинные цели…» — усмехнулся Вован, выпустив вверх серию дымных колечек.

— «Да что ты, Вованчик, к мальчику пристал! Он-то не виноват, что его не в нашей группе учили и уже всяким хитрым пропагандистским вытребенькам выучили!.. Он же должен фасон держать!» — как бы встала на его защиту Дарья. — «А кстати о каш-рупи…

Нам ещё там сказали, что в Арцене даже свинина кашерная… Потому как нежирная!» — авторитетно заявила молоденькая полненькая девица с жидкими волосёнками непонятного оттенка. Максим от души расхохотался: «Эту хохмочку мы уже слышали!

Не иначе, тебе об этом «У Петра и Павла» рассказали!» — «Да! — воинственно воскликнула девица, свирепо глянув на Максима. — Они уж всяко лучше тебя разбираются: профессионалы!» Максим на это не стал отвечать. Он тихо спросил у чернявого парня: «Послушай, а как ты-то здесь оказался? Разве тебе тоже нужен гиюр? Или просто ульпан — познакомиться с еврейством? Кстати, как тебя зовут?» — «Веня, тут, говорят — Биньямин, или Бени… Ну, как сказать… Не знаю — у меня папа… И дедушка, в смысле — мамин папа, то есть — половина, не та, что нужно…» — «А-а-а… Ну, давай… Если чувствуешь, что это тебе необходимо…» — «Посмотрю… Я ещё хочу разобраться, что это за ульпан-гиюр… куда я попал…» Во время эмоционального разговора на повышенных тонах, Ирми, не понимавший ни слова, вежливо помалкивал и с интересом поглядывал по сторонам, стараясь в своём интересе не переходить грани бесцеремонности. Зато у женской половины компании в гостиной таких проблем не было — они с него глаз не сводили. Дарья, к кому бы ни обращалась, многозначительно стреляла своими круглыми серыми глазищами в Ирми, и это, в конце концов, начало его смущать. И он опустил глаза.