Отчизны внемлем призыванье... - [16]
Кстати, в Париж из Нижнего Новгорода Дюма привез не только приятные воспоминания. В подарок от генерал-губернатора А. Н. Муравьева он получил и повесть декабриста А. А. Бестужева-Марлинского, погибшего на Кавказе, — «Фрегат „Надежда“». В том же году в журнале «Монте-Кристо» повесть в переводе частями стала появляться под именем… Дюма. Правда, опубликовав в том же журнале прозу Пушкина — «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», создатель «Трех мушкетеров» не посмел с творением великого гения обойтись столь же бесцеремонно. Под повестями он поставил подпись: «Пушкин. Перевод Александра Дюма».
Впрочем, мы несколько удалились от основной темы. Вернемся же к ней.
Заигрывания и ужимки властей с подданными подходили к логическому концу, на пороге были аресты Чернышевского и Серно-Соловьевича, разгром студенческого движения, наступление на печать..
Муравьев явно мешал.
Стремоухов, вдохновленный советами и поддержкой, катит из Петербурга в Москву и немедля отправляется в «Александрию» — московский Нескучный сад, где в то время находилась летняя резиденция императрицы.
«Не помню, — писал он, — в каких именно словах я доложил государю об отношении Муравьева к делам по уклонению крестьян от исполнения повинностей, не скрывая и осуждаемого вообще, одностороннего направления его действий, опасения возможности осложнения в дальнейшем ходе дела по исполнению реформы»[97].
Жалобщик был не один. Нижегородские помещики проявили завидное единение. «Находившиеся в то время в Москве нижегородские дворяне, из которых некоторые были поставлены в крайне стесненное положение неполучением следующих им оброков из своих имений… просили меня представить их министру для личного изложения ему своих жалоб»[98].
Колесо завертелось с надежной скоростью. «Дня через три после этого, — рассказывает далее Стремоухов, — я выехал обратно в Нижний. На полпути я встретился с Муравьевым, мчавшимся в Москву, вероятно, по вызову»[99].
Муравьева отставили более деликатно, нежели это делалось при Николае. Ему дали орден под занавес и назначили сенатором в Московском департаменте. Но теперь уже его личная инициатива оказалась парализованной. Оставалось лишь писать мемуары и ждать смерти…
Газета «Московские ведомости» решилась дать следующие сообщения относительно отставки Муравьева: «Весть… мгновенно облетев весь город, быстро понеслась во все концы Нижегородской губернии; все честные и преданные искренно добру и правде люди с грустью и сожалением приняли эту новость, только одно своекорыстие да взятка радостно встрепенулись от нея, подняв с улыбкой надежды и упования свои истощенные долгим постом лица»[100].
В Нижнем был устроен традиционный прощальный обед, и местная аристократия была шокирована его «всесословностью». Отбывающий в Москву правитель края пригласил на прием восемь бывших крепостных — волостных старшин и крестьян.
Автор уже приводимой нами статьи в «Московских ведомостях» так оценивал это событие: «Обед этот первый в. Нижегородской губернии, да едва ли не в целой России. В первый раз еще, только на этом обеде, крестьянин, после своего двухвекового рабства, был принят de facto в среде прочих сословий, как брат, как равный… крестьянин в первый раз видел и чувствовал, что нет больше ни рабов, ни господ, но есть люди»[101].
Однако остановим восторженные возгласы газетного обозревателя: ведь общественный и государственный деятель, боровшийся за «людей», старик Муравьев выталкивался из губернии…
30 января 1863 года Матвей Иванович Муравьев-Апостол, дальний родственник Александра Муравьева, 30 лет отбывавший ссылку в Сибири, пишет Н. М. Щепкину: «Времена настали такие, что мы, людишки опальные, имеем прямой обязанностью соблюдать большую осторожность в наших сношениях с другими. Когда Александр Николаевич (Муравьев. — Н. Р.) возвратился из Петербурга, я был в Москве, имел большое желание его видеть, но когда пришло на мысль, что мое посещение могло навлечь, какие-нибудь подозрения, я тогда отказался от удовольствия пожать его руку»[102].
Подобным образом складывались обстоятельства. Так заканчивался жизненный путь первого декабриста.
Александр Николаевич Муравьев умер в конце 1863 года в Москве, похоронен он на кладбище московского Новодевичьего монастыря. Его архив сохранили близкие, а память о нем — все, кто его видел, знавал, с ним беседовал. В. Г. Короленко, поселившемуся в Нижнем Новгороде в 80-х годах прошлого века, много и многое рассказывали и читали о старом мечтателе и заговорщике. Умерший более 20 лет назад, он еще беспокоил, бередил, удивлял, тревожил. И, отвечая на вопрос о причинах муравьевской легенды, Короленко писал: «В его лице, в тревожное время, перед испуганными взглядами явился настоящий представитель того духа (курсив мой. — Н. Р.), который с самого начала столетия призывал, предчувствовал, втайне творил (курсив мой. — Н. Р.) реформу и, наконец, накликал ее. Старый крамольник, мечтавший „о вольности“ еще в „Союзе благоденствия“ в молодые годы, пронес эту мечту через крепостные казематы, через ссылку, через иркутское городничество, через тобольские и вятские губернские правления и, наконец, на склоне дней стал опять лицом к лицу с этой „преступной“ мечтой своей юности»
