Отчет Брэдбери - [3]

Все две недели до начала занятий мы хотя бы часть дня проводили вместе. Анна мне очень помогала. Она давала советы по поводу лекций и профессоров — куда записаться, чего избегать, проводила через причудливый стиль регистрационных протоколов, показывала, где покупать книги и продукты. Мы стали друзьями, ели вместе как минимум раз в день. Ходили в кино. По ее выбору. Я сопровождал ее, делая вид, что заинтересован и имею свое мнение, когда она покупала себе свободные платья. Однажды днем мы сели в мой старенький «Вольво», выехали из Эймса и прокатили почти двести пятьдесят миль по сельской местности Айовы. Это было задолго до появления пресловутых Отчужденных земель, до того, как из обеих Дакот хлынул наводнивший все окрестные районы поток местных жителей. Мы остановились, чтобы пообедать бифштексами и жареным бататом в одной из постепенно исчезающих придорожных закусочных в городке с названием Ле-Марс, недалеко от места, где жила Анна. Я помню, что меня не впечатлил пейзаж, вернее сказать, впечатлила его однородность. Удивительно, что мне хотелось совершить эту поездку. Я считал Анну дружелюбной и разговорчивой. Несомненно, я был осмотрителен. Я очень неохотно раскрываюсь перед людьми; я почти никогда этого не делаю. Меня удерживает не страх, скромность или приличия, а отсутствие интереса. Даже с женой, которую я любил, я был вовсе не близок.

Анна говорила страстно, красочно, для нее не существовало запретов. Я не помню, о чем она говорила. Мне кажется, тогда я внимательно слушал ее, на долгие годы сохранив отчетливое ощущение ее личности. Я знал, что она обожала литературу и кино. Я знал, что она была единственным ребенком, что в раннем детстве ее родители развелись, мать воспитывала дочку в нужде, в школе у нее не было бойфренда, а в колледже появился жуткий поклонник-социопат. Ее отец был рассеянным и суровым. Она искрилась самоуничижительными шуточками, была полна политического пыла (она входила в несколько антиправительственных группировок), в ее случае подлинного, а не являвшегося средством получения сексуального опыта. Она умела хорошо рассказывать, и если в те дни я и наслаждался чьим-то обществом, то именно ее.

С началом занятий я стал реже видеть Анну. Поскольку она училась на год старше, у нас не было совместных лекций и семинаров. В отличие от нее, я еще не завел других друзей, которые оспаривали бы с ней мое время. Мы встречались несколько раз в неделю за обедом или ужином, всегда одни. Она следила за этим, отмахиваясь от друзей, избавляя меня, как я полагал, от их общества. В то время — почти весь первый семестр — я не касался ее. Мы не целовались, не держались за руки. Она не поднималась ко мне в квартиру. Я не видел ее комнату в общежитии для выпускников. Что бы ни думали о нас те, кто наблюдал за нами, мы не думали и не говорили о своих чувствах. Мы дружили. Никакой романтики. Я особо не размышлял о нашей дружбе, просто был благодарен за то, что время от времени мне есть с кем поговорить. Я понятия не имел, о чем думала она.

Я не говорил Анне про девушку, которая продолжала учиться в Колледже Вильгельма и Марии и полагала, что весной, после того как она окончит колледж, мы с ней поженимся. Формально мы ничего не планировали, но это само собой разумелось. Мы выросли вместе в Нью-Гемпшире. Я знал ее с начальной школы. Она была моей единственной девушкой в средней школе и после того, как мы прожили год на расстоянии, последовала за мной в Уильямсберг. Наши семьи дружили. У нас была одна история. Нас связывало слишком многое. У нее имелись другие, более выгодные возможности, но она выбрала Колледж Вильгельма и Марии, чтобы не расставаться со мной. На втором году обучения в результате непростительной небрежности она забеременела. Я договорился и заплатил за аборт. Почти всю среднюю школу, а потом несколько лет в колледже я воображал, что люблю эту девушку, люблю примитивно и бессмысленно, именно так, как я и представлял себе любовь. Я не говорил о ней Анне. Отчасти потому, что не видел для этого причин; отчасти потому, что меня унижало такое приложение (в то время это казалось зависимостью и скукой): девушка в Вирджинии, назовем ее Энн. Я думал, это лишь досадная ошибка, а эгоизм не требует комментариев.

Полагаю, с моей стороны было безобразным хамством не сказать Анне про Энн. То, что в Вирджинии есть девушка, с которой я слишком тесно связан, перед которой я несу огромную ответственность, не имело никакого отношения к природе и силе моих чувств к Анне, что совершенно не зависело от ее пола. Мне нравилась Анна. Я чувствовал к ней некую неуместную жалость, и это, боюсь, приносило мне легкомысленное удовольствие, от чего я не мог избавиться. Я не любил Анну, не чувствовал к ней физического влечения и не хотел иметь с ней ничего, кроме дружбы.

В начале ноября я совершенно случайно встретил одну из трех ее соседок по комнате, студентку, три года остававшуюся лучшей подругой Анны. Прежде чем она вышла за меня замуж, ее звали Сара Берд. Я зашел в кампус, обедал в кафе-автомате. Анна и ее соседка по комнате уже находились там, но кафе было переполнено, и я их не видел, пока не доел. Они подошли к моему столику. Анна представила ее.